Отправлено: 25.05.07 11:58. Заголовок: "Время без понедельников", фендом - ПНвС; NC-17, romance, макси (тема 2, продолжение от 03.06)

Продолжение.
Начало смотрите тут - http://slashyaoi.borda.ru/?1-0-0-00002091-000-0-0-1180083092

~*~

Название: Время без понедельников
Авторы: Карбони & XSha
Бета: Helga
Фендом: «Понедельник начинается в субботу»
Категория: слеш
Персонажи: КХХ, ЖЖЖ, ММК, КПД; а так же - АП, ЭА, РО, ВК, ВП.
Пейринг: обнаруживается по мере прочтения.
Рейтинг: NC-17
Жанр: romance
Дисклеймер: Герои принадлежат создателям, материальная выгода не извлекается
Саммари: История нескольких попыток поиска смысла жизни и одной попытки универсального превращения
От авторов: Хочется надеяться, что фик будет интересен читателям всех возрастов, однако, авторы предполагают, что знание некоторых реалий советского времени окажется не лишним.
Размещение в архивах: По предварительной договоренности.

 Отправлено: 26.05.07 21:31. Заголовок: Re:

Луна Жаль. Ладно, будем ждать продолжение! И ваш драбл.( вы же откроете его "благодарному заранее читателю" ?) Блиц-любвеабильность?( пардон мадемуазель.... адью мадам, как-то так, nicht?)

 Отправлено: 26.05.07 21:51. Заголовок: Re:

Валет
А хотя посмотрим, может, версия Эйде тоже невыигрышная)))))) Будем ждать продолжение, коллега!***с тоскою смотрит на авторов***

 Отправлено: 26.05.07 22:39. Заголовок: Re:

Дааа, чем дальше в лес тем сильнее хочется.
Спасибо огроменнейшее, мое спасибо трудно уместить во что либо. Я в восторге от всего, сюжет, язык. Ну, в язык я сразу влюбилась.
Уже растащила на цитаты. Несмотря на то что до понедельника нужно сделать огромный перевод, сижу сейчас и пялюсь на фотки героев и еще раз хочу сказать - потрясающе!

Ждем с нетерпением следующей дозы!

 Отправлено: 26.05.07 22:46. Заголовок: Re:

Алита Мы итак стараемся Потерпите, сейчас будет продолжение.

Валет Спасибо! Вы очень добры И да, отзывы - наше все! Мы их очень ждем:)

yisandra Спасибо!!! Сейчас, будет продолжение

Луна Спасибо! Нет ничего приятнее комплиментов персонажам, мы их любим, мы их по кирпичику, ну за исключением бывшего великого инквизитора, вылавливали из канона, просто нет слов, как радостно читать ваши слова!!!
И банальное - сейчас будет продолжение

 Отправлено: 26.05.07 22:48. Заголовок: Re:

shiro Спасибо! Вы очень добры! А мы бесконечно рады, что вам нравится

 Отправлено: 26.05.07 22:58. Заголовок: Re:

Как ни странно, работали мы споро и кучно, даже Жиан Жеромович навострился и бодро полз рядом с Витькой и Эдиком, время от времени оборачиваясь на высившегося в отдалении Модеста.
– Давайте играть в ассоциации? – вдруг предложил Роман. – Что мы дурью маемся, вычисляем синусоидное отклонение траекторий ступы летающей от ступки обычной? Все равно проблемой занимаются парни Бальзамо.
– Согласен, – обернулся к другу ползший впереди Эдик, – тем более, я уже понял, как легко производится данный расчет.
– Угу, – сплюнул Витька, – через гипотенузный квадрант Вега. Ерунда.
– Жиан, ну молодцы же, а? – Хунта зверски расправился с ползучим корнем одуванчика. – Романо, игра – занятие, достойное мужчин в любом возрасте.
– А вы умеете, Кристобаль Хозевич?
– Нет, но вы объясните, – улыбнулся Витьке Хунта.
– А вы, Жиан Жеромович, будете с нами? – спросил Корнеев любимого учителя.
– Если вам будет благоугодно, – кивнул Жиакомо и вытянул длинный хвощ.
– Отлично! Витька, я сам объясню, ты вечно все путаешь, – обрадовался Роман. – Загадывается персона. Один человек не знает, кого загадали остальные. Но он может задавать вопросы, например: с какой музыкой персона у вас ассоциируется, с каким цветком, с каким модулем? Ясно?
– Да, – кивнули великие магистры.
– Кто будет отгадывать? – спросил я. – Только не Эдька, он щелкает всё как семечки.
– Я буду! – обрадовался Витька.
– Хорошо, – согласился Роман, – тогда дуй отсюда.
Мы подзадержались, а Витька с бешеной скоростью пополз вперед, выдергивая по пути сорняки.
– Так, – я задумался, – оставшихся в Соловце в расчет не берем, а то можно и до Мерлина дойти.
– У нас и тут выбор богатый, предлагаю загадать Кристобаля Хозевича, – сказал Эдик.
– Польщен, – склонил голову Хунта.
– Есть возражения?
Возражений не последовало, и мы догнали Корнеева.
– Ну? – обернулся он. – Выбрали?
– Да.
Витька сел на грядку и в задумчивости вперился в небо.
– Жиан Жеромович, с каким цветом у вас персона ассоциируется?
Жиакомо тонко улыбнулся и ответствовал:
– С пурпуром.
Витька озадачился.
– А с каким предметом кухонной утвари? Саша?
– С чайником, – я чуть было не испортил всю игру, потому что мне сразу же захотелось извиниться. Но я мужественно сдержался.
– Эдик, какая музыка?
– Бизе. Кармен.
– Я знаю! – вскричал Витька. – Это Кристобаль Хозевич!
Хунта улыбнулся, встал и отвесил глубокий поклон.
– Алехандро, неужели я так безнадежен? – спросил он меня.
– Нет, что вы, это был прекрасный фарфоровый чайник, – смутился я.
– Прекрасным чайником может быть только мой друг Жиан, – Хунта похлопал по плечу великого престидижитатора, тот вздрогнул, оторвался от созерцания подозрительно посматривающего в нашу сторону Модеста и поправил волосы.
– Прошу извинить меня, господа, задумался. Продолжим?
– Я отгадываю, – улыбнулся Эдик, – раз на моем вопросе Витя опознал Кристобаля Хозевича.
– Ну вот, – расстроился Роман, – ладно, уходи вперед.
Как только Эдик очутился метрах в двадцати от нас, я предложил,
– Давайте загадаем Жиана Жеромовича?
– Почему? – спросил Витька.
– В этом есть смысл, – кивнул Роман, – внешние ассоциации пересекаются со мной и Кристобалем Хозевичем, а внутренние – с самим Эдиком.
– Что? Внешние – с тобой?
– Давайте, господа, мне интересно, – когда Жиан Жеромович улыбался, у него на щеках появлялись ямочки, и Роман мечтал о таких же, даже убедил себя, что при определенном ракурсе они видны.
– Договорились, – махнул рукой Хунта, – Эдуардо! Ждите, мы ползем к вам!
– Так, – оглядел нас Эдик, выбирая жертву, – Витя, с какой песней ассоциируется у тебя этот человек?
– О! – взвыл Витька, – я же знаю только те четыре почкинских…
– Шесть! – поправил уязвленный Володька.
– …четыре песни. Тебе поможет, если я скажу, что среди них нет песни, напоминающей мне этого человека?
– Не очень, – вежливо кивнул Эдик, – а вы, Кристобаль Хозевич, что скажете?
– «Цыганская венгерка» кабальеро Григорьева, – усмехнулся Хунта, – сия персона многогранна.
– Так, – сказал Эдик, – я, похоже, знаю, но, Володя, развей мои сомнения, проассоциируй данную персону с животным.
Почкин вздохнул и развел руки:
– Не могу. Он чересчур человек.
– Жиан Жеромович. Я прав?
– Саша говорил, – вспыхнул Ойра-Ойра, – с ним неинтересно! Володька, уходи.
Когда Почкин оказался вне зоны слышимости, Рома предложил:
– А давайте теперь Модеста загадаем.
– Его неинтересно, – сказал Витька, – его можно моментально узнать!
– Витторио прав, – кивнул Хунта.
– А мне кажется, может оказаться небанально, – задумчиво потер подбородок Эдик.
Жиан Жеромович ничего не молвил, сосредоточенно выковыривая из земли подорожник.
– Ладно, давайте Камноедова, – вздохнул Витька.
– С какой птицей? – приступил к делу Володя.
– С индюком, – ответил я.
– С альбатросом, – сказал Жиакомо.
Володя озадаченно почесал в затылке.
– Вот это разброс… Хорошо, с какой едой? Только уж отвечайте все, а то знаю я вас.
Я задумался. Сложно было придумать ассоциацию для Камноедова, учитывая практически говорящую фамилию.
– Картошка, – уверенно сказал Роман.
– А я думаю, что бифштекс, – Эдик посмотрел на Жиакомо, тот закусил губу и глубоко задумался.
– Мне представляется фуа-гра, – наконец, произнес он.
– Это что? – спросил темный Корнеев.
– Французский деликатес, – просветил его Эдик, – гусиная печень.
– Тогда холодец, – сказал Витька, и Хунта засмеялся.
– Кстати, когда обед?
– Еще полчаса до автобуса, – посмотрел на часы Роман, – не знаю, с какой едой, но ее должно быть о-о-очень много!
– Очень много фуа-гры, – меланхолично прогундосил Володя, – горы фуа-гры… так, ладно, а какая картина представляется тебе, Витя, при упоминании этой персоны?
– О! Натюрморт! С холодцом, индюком и никакой фуа-гры.
Хунта одобрительно кивнул и накрутил на палец черную прядь:
– Браво, Витторио, не в бровь, а в глаз!
Жиан Жеромович закусил губу.
– Саша?
– Ну… Иногда «Бурю на море» Айвазовского, – мне вспомнилась сегодняшняя посадка в автобус.
– Эдик?
– «Иван Грозный убивает своего сына», – Эдик виновато поглядел на Жиакомо.
– Какой-то кадавр получается, – задумчиво протянул Володя.
– Нет, – пылко заверил Почкина Жиан Жеромович, видимо, тонкая душа великого престидижитатора не выдержала очернительства светлого образа зама по хозяйственной части, – он напоминает «Руанский собор» кисти месье Моне!
– Не видел, – расстроился Володя, – о! А какой танк…
– Нарушаете? – к нам подошел разгневанный Модест.
– Полем ведь, Модест Матвеевич, – пожал плечами Роман.
– А что скопом?
– Так чище получается, – Рома жалобно оглянулся, но все участники действа увлеченно дергали сорняки. Даже обычно принимающий на себя все залпы камноедовского недовольства Жиан Жиакомо истово сражался с беленой, – смотрите, мы даже больше положенного пропололи.
– Ладно, – поморщился Модест, – но узко идете, узко.
– Да бросьте, Модест Матвеевич, – не выдержал Витька, – авгуры не успевают сгребать сорняки, а вы нас ругаете.
– Корнеев, – угрожающе начал Камноедов и вдруг растерялся. Видимо, до него тоже дошел прискорбный факт, что Жиакомо за все время его общения с нами не издал ни звука, – я требую дисциплину. Продолжайте.
– Да уже в автобус пора, – Хунта встал и вытер руки о шорты, – Витторио, а вы не просты. Это приятно.
Витька шумно высморкался в два пальца.
– Так я же не дубль. Магистр, как-никак. Володька, давай дальше.
Хунта скривился. Я глазами показал на шагающего впереди Модеста.
– Плевать, ну?
– Хорошо, Кристобаль Хозевич, а с каким предметом сия персона у вас ассоциируется?
– С утюгом, – отрезал Хунта.
– Я знаю! Это Корнеев! – возликовал Володя.
– Я – индюк, холодец, утюг и Иван Грозный, кокнувший единственного сына? – Витька задохнулся от переизбытка эмоций.
– Ну, вот Жиан Жеромович тебя фуа-грой назвал.
Модест споткнулся и затормозил. Чувствовалось, он очень хотел повернуться в сторону Жиакомо, но сдержался.
– Нет, Вольдемар, вы промахнулись, – грустно заметил Хунта, – хотя, боюсь, сбил вас с толку обоюдным определением, – добавил он тише.
– Это Камноедов, – открылся Эдик.
Володька подозрительно посмотрел на Жиакомо.
– Я так понимаю, что раз французы лягушек едят, то и с фуа-гра связываться не стоит, в связи с вышеназванными свойствами, – резюмировал он.
– Больше не могу, – взвыл Витька, – жрать! Хочу жрать!
Хунта горько вздохнул и оглянулся через плечо – вдалеке пылил автобус, спешащий забрать нас на обед.

 Отправлено: 26.05.07 22:59. Заголовок: Re:

При погрузке в транспортное средство Модест Матвеевич как обычно заходил последним. Он поднялся в салон и с удивлением обнаружил, что место рядом с ним, обычно занятое великим престидижитатором, пустует.
– Товарища Жиакомо кто-нибудь видел? – Модест обеспокоенно выглянул на улицу.
– Здесь он, здесь, Модест Матвеевич, – окликнул его Эдик.
Зам по АХЧ обернулся и обнаружил Жиана Жеромовича, восседавшего рядом с Хунтой. Жиакомо слегка склонил голову в ответ на внимание к своей персоне и снова углубился в беседу с бывшим великим инквизитором.
Камноедов был безусловно выбит из колеи – пробормотав «в таком вот аксепте», он уселся на свое место и всю дорогу до столовой бросал в сторону великих магистров подозрительные взгляды.
За обедом ситуация не изменилась. Жиан Жеромович подошел к столу, мило улыбнулся Хунте и Модесту, забрал тарелку и прибор, переставил их к нам и вежливо попросил задержавшегося Володю отобедать один раз с Кристобалем Хозевичем и Модестом Матвеевичем, ибо он желает обсудить один чрезвычайно важный вопрос с Эдуардом Яговичем. Почкин светски заверил Жиакомо, что ему не составит труда откушать в столь приятнейшей компании, и уселся к удивленным сиим экзерсисом заведующему отделом Смысла Жизни и заму по АХЧ.
Жиан Жеромович шутил, мы смеялись, и я какой уже раз думал, что вылизывать тарелки и скрести ложкой по миске при великом престидижитаторе нет никакой возможности.
Правда, Витька, видимо, больше нас привыкший к ослепительному Жиакомо, держался других взглядов.
– Жиан Жеромович, – он старательно выгреб остатки салата, – если Васька начнет выполнять три желания, что вы загадаете?
– Виктор Павлович, молю вас, не внушайте мне надежд, кои могут оказаться напрасными, – великий магистр улыбался, но я, науськанный Эдиком на психолога быстрее, чем Васька на золотую рыбку, поразился несоответствием этой улыбки и тоски, застывшей в глазах Жиакомо, – ваша рыбка пока не может исполнить даже свои желания. Вы ей хлеб периодически забываете давать. Не так ли?
– Не так, – возмутился Витька, – он ест как кит! Вы просто за ним плохо наблюдаете! – обвинил он великого магистра.
– Исправлюсь, – мягко сказал Жиан Жеромович и, не прикасаясь к компоту, поднялся из-за стола. – Спасибо, Эдуард Ягович, вы мне очень помогли.
– Не стоит благодарностей, – кивнул Эдик, – мне консультация ничего не стоила.
– Приятного аппетита, господа, – Жиакомо ушел.
– Эдька, а что он у тебя спросил? – Витька пододвинул к себе компот великого магистра. Модест, каменно молчавший весь обед, выпрямился и слегка наклонился в сторону нашего стола.
– Полную ерунду, – пожал плечами Эдик, – мазать ранку йодом внутри или вокруг. По-моему, даже ребенку известно, что зеленка обладает лучшим антисептическим действием.
Модест шумно встал и отодвинул стол, чуть не разлив кофейный напиток «Летний», который Хунта получал из-за приязни нашей поварихи Василисы Мелентьевны.
Эдик беспомощно посмотрел на свою тарелку с нетронутым вторым. Ел он медленно, и я понял, что наблюдение переходит в мои надежные руки. Я залпом заглотнул компот, кивнул едокам и двинулся за замом по АХЧ.


Жиан Жеромович сидел на скамейке и старательно не смотрел в сторону направляющегося к нему Модеста Матвеевича, всем видом показывая, как ему одному хорошо и удобно. Камноедов, вначале решительно маршировавший к великому престидижитатору, словно наткнулся на невидимое препятствие. Я даже подумал, будь вместо нашего зама по АХЧ ледокол «Ермак», вопрос подхода к товарищу Жиакомо был бы решен отрицательно.
Но Модест оказался не таков. Преодолев расстояние до Жиана Жеромовича, он потребовал:
– Руки!
– Вверх, любезный Модест Матвеевич?
– Надсмехаетесь? – нахмурился Камноедов. – Не потерплю!
– Помилуйте, с чего бы мне? – холодным, как утренняя роса голосом ответствовал Жиан Жеромович. – Разве я давал повод думать, что смех над вашей особой доставляет мне удовольствие?
– Интеллигенция, – с бессильной злостью выдал Модест, – не поймешь с вами. В лицо одно, а в спину – нож.
– Вы меня подлецом считаете, Модест Матвеевич? – вспыхнул Жиакомо. – Боюсь, тогда нам не о чем беседовать! Я видеть вас после сиих слов не желаю! Не понимаю, чем заслужил подобные упреки, но вчера мне казалось, мы нашли друг друга! – я, куривший в сторонке, при этих словах чуть не проглотил сигарету, да и великий престидижитатор, сообразив, что сказал нечто крайне двусмысленное, побледнел и отвернулся от Камноедова. «Жаль, – подумал я, – сейчас Почкин не видит нашего зама по АХЧ, никаких трудностей при ассоциации с индюком у него бы не возникло».
– А вы нарушили! И не говорил я про ваш моральный облик, хотя у меня есть что сказать! – решительно, сегодня Модест был в голосе. – Вы меня того... этого... и не нарушайте!
Жиан Жеромович посмотрел на Камноедова и грустно усмехнулся,
– Я, право слово, удивляюсь вашей пластичности, Модест Матвеевич. И переменчивости. Оставьте меня. И на Онегу я с вами не поеду, – он снова отвернулся.
Модест вздрогнул, открыл рот, закрыл, погладил живот в районе желудка и, помедлив, попросил.
– Рану-то покажите.
Жиан не ответил. Из дверей появились ребята и находящийся в благодушном после обеда расположении духа Хунта. Из-за поворота пропылил автобус.
– Я приказываю показать полученное вами повреждение, – в голосе Модеста Матвеевича появились знакомые, очень неприятные ноты.
– Довольно, – Жиан встал и откинул копну волос назад, – довольно вы измывались надо мной. Вы не слышали меня, не хотели слышать, почему я должен снизойти к вашей просьбе?
– Желаете, чтоб я применил силу? Я могу, – Модест снова провел рукой по животу.
Жиан Жеромович поглядел на приближавшегося Хунту, потом на Витьку, и без слов закатал по локоть рукав белоснежной рубашки.
– Мой Жиан! О! Ты схватил рукой разъяренного хомяка? Храбрый друг! Или оперся ей об открытую консервную банку?
– Все нормально, Кристо, Эдуард подтвердил правильность моих действий.
– У вас может быть столбняк! – в глазах Модеста появилось почти человеческое выражение.


– Благодарю. Столбняк у меня уже был. От ваших слов, – резко ответил Жиан Жеромович и, одернув рукав, первым залез в автобус.

После ужина мы с Эдиком сидели на скамеечке и подводили итоги сбора научных данных. Все было очень грустно. Эдик сообщил, что Жиан Жеромович после ужина взял Витьку под руку и повел прочь от барака, невзирая на крайнее недовольство этим фактом товарища Камноедова.
– А еще, – печально протянул Эдик, – у него глаза красные.
– У Камноедова? – обалдел я.
– Нет, конечно. У Жиана Жеромовича. Ничего не понимаю. Так его жалко…
– Отбрил Модеста он лихо.
– Саш, ты думаешь, он ранит Модеста? Ничего подобного. Себя только изводит.
– Ну, – я засомневался, – Камноедов тоже не выглядит счастливым.
– Да ладно, – отмахнулся мой друг, – жестоко угнетать дух Жиана Жеромовича.
Я повернулся. В освещенном окне жилища великих магистров показался огромный силуэт. Он немного помаячил, затем отошел вглубь комнаты.
– Нет, Эдик. Переживает, – решительно сказал я.
– Кто? – из вечерних сумерек к нам подошел Почкин. – Парни, Хунта зовет пулю писать, пойдете? А то Модест лег, Роман как всегда обольщает прекрасную половину совхоза, Жиакомо с Витькой пошли червей для Васьки копать.
– Жиан Жеромович?
– Он сопровождает, – поправился Володя. – Ну как?
– Я не против, – встал Эдик, – а что это Модест Матвеевич в такую рань ко сну отошел?
– По-моему, съел что-то. Забрал у нас уголь.
– Как бы мы не помешали, – заволновался Эдик, – пойду спрошу, как он, и присоединюсь к вам.

 Отправлено: 26.05.07 22:59. Заголовок: Re:

Мы отправились в барак, мой медицински подкованный друг постучался к великим магистрам и, не дожидаясь ответа, зашел в темную комнату. Вернулся он быстро, сообщил, что Модест от его помощи отказался, сказав, что все само пройдет и лекарей он, Модест, не привечает, ибо им здорового человека в больные записать ничего не стоит.
Хунта кивнул, соглашаясь, и сдал карты.

Бывший великий инквизитор разбил нас на голову и счастливый отправился спать. Мы тоже улеглись. Сквозь сон я слышал, как вернулся Витя и хлопнула дверь за стенкой. Потом в окно забарабанил дождь, и под его мерный стук я заснул.

*
Стараясь не шуметь, Жиан осторожно прошел к своей кровати, сел, переобулся в домашние туфли, отличавшиеся от выходных лишь чуть большей степенью разношенности, и прислушался. Что-то было не так. Хунта храпел в такт начинающейся грозе, но с койки Модеста Матвеевича звуки доносились странные. Как будто его любимый пытался сдерживать дыхание. Или не стонать. Жиакомо вздрогнул. Он испугался. Нет, не того, что он почувствовал состояние человека, без остатка владевшего его сердцем, а боли, которую тот пытался скрыть.
– Модест Матвеевич, – прошептал великий престидижитатор, – что с вами? Я могу помочь?
– Спите, – прохрипели с койки напротив, – нормально все.
Жиан Жеромович разделся, лег и прислушался.
Модест Матвеевич повернулся лицом к стене и выдохнул сквозь зубы. Затем перевернулся еще раз. Не выдержал, скрипнул зубами, сел, вдел ноги в тапочки и осторожно вышел из комнаты. Жиан встал и, тихо ступая босыми ногами, подошел к койке бывшего великого инквизитора. В БПК загорелся свет, минуты через три он погас, и Жиакомо на цыпочках вернулся в кровать. Модест аккуратно прикрыл за собой дверь, сел на койку и минут десять был недвижим. Потом снова встал, тяжело пересек комнату, вздохнул и отправился по проторенной дорожке в БПК.
Жиан сел, сцепив руки, и прислушался. Через пять минут дверь снова тихо открылась, жалобно проскрипели половицы, Камноедов добрался до койки и лег, почти сразу задышав часто и хрипло.
Жиакомо встал, пересек комнату и присел на край продавленной кровати Модеста Матвеевича.
– Хватит геройствовать, вы рвете мне сердце. Скажите, что беспокоит, я схожу за Эдуардом Яговичем.
– Ему, – Модест говорил с трудом, – работать завтра.
– Но, – Жиан положил руку на лоб зама по АХЧ, – вы весь мокрый! Что вас беспокоит, скажите, не терзайте меня.
– Желудок побаливает. Вы... спать идите. Просто съел что-то.
– Никуда я не пойду, пока не облегчу ваши страдания, дорогой Модест Матвеевич, – Жиан Жеромович наклонился, вытер пот с лица Камноедова и попросил: – Ложитесь как вам удобно и доверьтесь мне, хорошо?
– Ну, вы ж, того, на работу завтра, – Модест не выдержал и тихо застонал.
– И вам, – голос Жиакомо дрогнул, он решительно задрал майку на обширном животе зама по АХЧ.
Кожа у Модеста Матвеевича была атласной и удивительно белой. Жиану очень хотелось прижаться к этому большому, теплому, совершенно чудесному человеку губами, но вместо этого положил узкую ладонь под грудь и начал рисовать круги, перемещая руку по часовой стрелке.
– Умаялись ведь сегодня, – через пять минут слабо попросил Модест Матвеевич, – мне полегче, идите спать.
Жиан улыбнулся и осторожно приложил палец к твердым губам зама по АХЧ.
– Т-с-с, любезный Модест Матвеевич, закрывайте глаза, молю вас, не напрягайтесь. Я почувствую, когда вам станет легче.
– А спать вам надо, – Камноедов неловко накрыл узкую длинную ладонь своей, напоминающей размером лопату, – вы и так помогли.
– Мешаете мне, славный Модест Матвеевич, – прошептал Жиан, – закройте глаза и постарайтесь подремать. Я все равно не засну, раз вам плохо.
– Да как же вы?
– Не беспокойтесь, – великий престидижитатор погладил густые волосы зама по АХЧ, большим пальцем смахнул бисеринки пота с его висков и улыбнулся, – помочь вам мне в радость.
– Вы... не сердитесь на меня. Я... не прав был.
– Хорошо-хорошо, только закройте глаза.
Модест послушался. Резь отступала, измученный организм с облегчением отключал затуманенное болью сознание. Зам по хозяйственной части заснул. А Жиан Жеромович гладил тугое чрево и осторожно прикасался к нему губами. И одним этим счастлив был.

– Браво, Жиан! Тихоня тихоней, а результат ошеломительный!
Великий престидижитатор сонно похлопал глазами и в ужасе приподнялся. Он заснул, нежно обнимая огромное брюхо Камноедова, вместо подушки голова его покоилась на могучей груди Модеста.
– Я... ох.
– Не смущайся, Жиан, я ухожу умываться. А вы трогательно смотрелись, – даже не стараясь понизить голос, прокомментировал Хунта.
– Перестань, – прошипел Жиакомо, – ты все не так понял. – Он вздохнул и добавил еще тише: – Увы...
– Не оправдывайся, я не твой новьо, действуй в том же духе! – Хунта показал магистру поднятый вверх большой палец и отправился наводить лоск.
Модест заворочался во сне, вздохнул и открыл глаза.
– Так и не спали?
– Спал. Очень хорошо. Как вы, Модест Матвеевич?
– Спасибо вам. Спасли.
– Я всегда ваш слуга, Модест Матвеевич.
– Бросьте, Жиан Жеромович. Слуги – это пережиток.
– Как скажете, – Жиакомо не удержался и еще раз провел по животу любимого. – Как вам будет угодно.
*

Автобус задерживался. Скрашивая минуты ожидания, Модест Матвеевич рассказывал вверенному ему коллективу о радости физического труда.
– Польза от работы руками есть наивысшая польза для организма, – вещал зам по АХЧ. – Спорт организовывает досуг работника, а физический труд организовывает его голову. Облагораживает мысли, так сказать.
Младшие магистры покорно слушали – кто-то, начертив палочкой на земле уравнение Парацельса, пытался решить его через простое множество, кто-то спал, кто-то курил.
Великие магистры, пользуясь приоритетом старшинства, отдыхали после прополки метрах в ста от остальных, расположившись на траве в тени кустарников.
Жиан Жеромович лежал на спине и, жуя травинку, наблюдал за Камноедовым, рядом Кристобаль Хозевич, опершись на локти, смотрел поверх своего друга на Романа Ойру-Ойру.
– Ах, Жиан, – вздохнул Хунта, опуская голову в траву. – Это невыносимо. Природа, солнце, холодная вода. И никто, дьявол побери, ни один из этих мальчишек не может достойно принять вызов! Мужчины мельчают, друг мой… мне начинает казаться, что только мы и остались…
И Кристобаль Хозевич положил ладонь на ширинку великого престидижитатора.
Жиакомо нехотя оторвал взгляд от Камноедова, лениво вытащил травинку изо рта и поинтересовался:
– Расскажи мне, Кристо, ты настолько голоден, что бросаешься на младших магистров? Неужели твой последний роман был так плох?
Хунта ухмыльнулся и убрал руку.
– Последний мой роман был прекрасен, но он ярко пылал и быстро сгорел, подобно брошенному в огонь письму. Послушай, мой Жиан, это была красивейшая история.
Мы познакомились после сражения под Аустерлицем…

 Отправлено: 26.05.07 23:01. Заголовок: Re:

Жиакомо прикрыл глаза, и уголки его губ дрогнули в сдержанной улыбке.

… Это был пленный полковник австрийской армии. Я тогда служил в чине капитана, и мне предстояло допросить нашего врага.
Его приволокли в палатку и бросили на набитый сеном матрац. Руки у него были связаны за спиной, а рубашка кровавым пятном пристала к животу.
Волосы налипли на лоб, губы были разбиты. Но у него, тяжело раненного, так горели глаза, что я понял – вылечу любым способом. Пришлось выбрать самый простой; его зашивали по моему приказу, и я сам держал деревянную планку между его зубов.
Он удивительно быстро шел на поправку, спустя буквально пару дней смог ходить, и, как сказал мне солдат, его охранявший, на его бинтах уже не было крови.
Я заинтересовался им еще сильнее.
Потом, через несколько дней, я пришел к нему в палатку, дабы учинить допрос – он даже не сопротивлялся, когда я задрал его рубашку, желая посмотреть на заживающую рану.
На ее месте остался только рубец, но и он потом исчез. Помню, как я тогда прикоснулся пальцами к шраму, а потом посмотрел в его лицо – и увидел эту смесь смущения и сдерживаемого интереса... я потерял голову!
Полковник сидел на стуле. Ради безопасности руки ему связали, но он бы не бежал, я понял это сразу, как только вошел к нему. Мне показалось даже, что он меня ждал. Хотя, возможно я преувеличиваю. В любом случае, он не издал ни звука, когда я, осмотрев его живот, достал саблю и с ее помощью избавил его от ремня. И даже когда я толкнул ногой стул, на котором он сидел, офицер смотрел молча, только мне показалось, что глаза его затуманились. А возможно, я себе это придумал...
Он упал вместе со стулом на земляной пол палатки, а я наклонился над ним и сказал, что собираюсь спасти его, потому что никогда не видел ничего прекраснее, а красоту должно хранить. И я объяснил ему тогда, что ему придется простить меня лишь за то, что я сейчас не удержусь и познаю его совершенство, прежде чем подарю ему свободу.
И тогда он ответил мне, мой прекрасный, что я даровал ему жизнь, а красота его очевидна лишь для меня, поэтому он не станет мне противиться. Было это сказано таким тоном, таким горячим шепотом, что я уже и не помню, как срывал с него жалкие лохмотья, в которые превратилась его форма.
Пока я распутал веревки, пока я отшвырнул уже безнадежно сломанный стул, я все смотрел и смотрел на него, а он лежал на полу, покорный и неприступный одновременно, и глаза его горели как угли. И я до сих пор помню, как он выгнул шею, упираясь затылком в землю, когда я провел лезвием сабли вдоль его груди. Холодный металл блестел на фоне матовой кожи, и у меня тряслись руки, я побоялся, что пораню его. Пришлось и саблю отбросить. В конце концов я стал просто гладить его, хотя мне казалось – этого мало, обычных движений недостаточно, потому что, запрокидывая голову и подставляя мне свой незащищенный кадык, он все равно оставался слегка отстраненным, словно находился в трансе. А может, так и было...
Мне хотелось кусать его, и я кусал. И под моими зубами кожа его моментально вспухала и краснела. На нем оставались потом роскошные засосы – на шее, под подбородком, за ухом, над ключицей. Сам себя не помня, я разводил его ноги в стороны и просто любовался этим гибким, изящным телом, сочетающим силу мышц и совершенство грации. Поднимая его ногу и закидывая ее себе на плечо, я видел, как он медленно облизывает свои потрескавшиеся губы, я смотрел на его темные волосы, разметавшиеся по земле – даже в таком состоянии они оставались великолепны.
Он держался за меня обеими руками, когда я, смочив пальцы маслом, проводил ими меж его ягодиц. Я слышал, как он вздыхает, хотя это был даже не вздох, скорее, слабый стон. А потом он двигался навстречу пальцам, чутко улавливая каждую мою прихоть. И эта отзывчивость была столь же притягательна, как и загадка, ответ на которую я так и не смог получить, даже столько веков спустя – как открывалось его сердце. Увы, мои ключи к нему не подошли. Слишком совершенен был замок, и слишком голоден был я. Еще несколько движений, и я не выдержал, набросился на него, подминая под себя, потому что мне хотелось получить его прямо сейчас, не медля ни секунды. Целиком и без остатка. Возможно, это было слишком решительно, возможно, я был чересчур резок, но мне было не до того, когда его ноги были на моих плечах, когда его руки вцепились в мои... я вошел в него так глубоко, как позволяла мне моя конституция, но хотелось еще большего. Я силой заставлял себя сдерживаться и не причинять ему боль, поэтому вначале двигался медленно – я словно раскачивал его, и тогда, именно тогда, я этого никогда не забуду, он застонал. Это было наградой, потому, что никакой стон боли или усталости не похож на тот звук. Звук ненасытного вожделения, когда слова теряют силу и остается лишь стонать от удовольствия. Это было не громко, казалось, он даже смущен тем, что не в силах сдержать себя, но и противиться своим ощущениям он явно не мог, поэтому он продолжал стонать с каждым моим толчком. А потом он выпустил мое плечо и сжал свой член, лаская себя в темпе моих движений. Я хотел оттолкнуть его руку, чтобы делать это самому, но быстро понял, что просто не удержусь в такой позиции, если отпущу его поясницу. Поэтому мне оставалось лишь входить в него, учащая ритм, и смотреть, как порхает его рука, как он закрывает глаза и ловит ртом воздух. И стонет, и стонет, и стонет.
А кончил он молча – выгнулся, и его ноги сжали мои плечи, я даже сам кончить не успел, но, видя, как бьется вздувшаяся на его шее вена, как он задержал дыхание, изливаясь себе на живот, как падает на землю его ослабшая рука… мне хватило одной лишь секунды, чтобы поравняться с ним. Вот только я не молчал, как он.

– Зачем ты рассказываешь? – тихо спросил Жиакомо.
– Пытался склонить тебя к сексу. Но, проговорив все, понял бредовость идеи.
– А как же Одихмантьев?
– О, это были глупости. Слушай лучше, чем все кончилось.

Странный был роман. Мы виделись редко, судьба носила меня по всей Европе, а его в компанию двенадцатого года забросила в далекую тогда Россию, но редкие встречи грели меня, как доброе слово, произнесенное к месту. Если б не страсть моего прекрасного к самокопательству и душевным терзаниям, я был бы счастлив. Все закончилось после Лейпцига. В четырнадцатом году Париж бросал к ногам русских розы и проклятья. Мы шли по Елисейским полям, слушали бравурные марши с мостовой и унылые песни, долетающие из борделей и рестораций. А затем все звуки потонули в топоте копыт и бряцании оружия. Мы вжались в витрину лавки с сапогом на воротах и замерли. Какой-то буржуа дернул его за рукав и, показывая на появившихся меж бульваров военных, сказал:
– Казаки, месье! Войско женераль Платов.
Он застыл и завороженно уставился на алые куртки приближавшихся военных, и вдруг рванулся вперед, туда, где за спиной усатого казачьего женераля ехал огромный русский офицер, безразлично созерцающий копошащийся у ног его лошади Париж. Я еле успел схватить его за руку и, перекрикивая шум толпы и войска, проорать: «Ты сошел с ума, тебя зарубят, что ты творишь?»
Он рвался и молил отпустить, но я удержал. Казаки уехали. «Ты ничего не понимаешь, – убивался он, – я опять его потерял. Навсегда!»
«Кого?» – спросил я. – «Не знаю», – ответил он.
Ну, да, я плохо понимал его, да и не старался, он был далек – даже когда мои чресла согревали его тоску. Признаться, к тому моменту я устал возиться со столь сложным человеческим механизмом, да и его наивный романтизм мне надоел. Мы выехали из Парижа в ту же ночь, на постоялом дворе Менга я оставил его.
Встретились мы через сорок три года, и с тех пор я имею честь называть его другом. И – нет, мы никогда больше не спали.

– Я был виноват перед тобой, – голос Жиана понизился до шепота.
– Пустое. Зато, я смотрю, ты наконец нашел того русского офицера, мой Жиан? Фантом обрел плоть и кровь?
– Да, друг мой, да... В Париже мое сердце мне уже не принадлежало.
– Только не говори, что это ты сбежал под покровом ночи, – у меня провалы не в памяти, а в желудке… да когда же обед!
Вдали в пыльном облаке показался автобус.
– Пойдем, Жиан. Скажи, ты уверен, что тем офицером был Модест?
Великий престидижитатор улыбнулся.
– Сердце кричит «да». Рассудок доказывает обратное. В любом случае, спросить я никогда не осмелюсь.
Когда великие магистры приблизились к автобусу, все уже расселись. Хунта влез первым, и, протиснувшись между брюхом Модеста и спинкой переднего сиденья, занял место Жиана Жеромовича. Тот изумленно застыл в дверях.
– Садитесь, товарищ Жиакомо, вечно вас ждем. А вам что нужно? – поинтересовался Модест у неожиданного соседа.
– Скажите, вы видели, как в Париже цветут каштаны? Елисейские поля весной прекрасны, не так ли?
– Не помню полей, сплошная брусчатка. И в ботанике всякой бесполезной не силен, – отрубил Модест.

~*~

И снился Модесту Матвеевичу сон.
Сидит он на берегу Окуня в белой панаме, рыбу удит. Легкий ветерок голые плечи обдувает, клонящееся к закату солнце не жжет, а гладит ласково, и так блаженно заму по хозяйственной части, так покойно. Рыба, опять же, сама на крючок кидается, караси, все один к одному, отборные, плещут в ведерке. Вокруг тихо, лишь камыши шуршат, да товарищ Корнеев с кем-то матом разговаривает. И думается Модесту Матвеевичу, что надо бы прекратить непорядок, но ветер так ласков, и солнце зайдет скоро, да и крючок ныряет под тяжелую толщу синих вод реки и застревает в прибрежной коряге. Дернул удилище Камноедов раз, другой, вздохнул тяжело, разулся, снял полотняные брюки и вступил в мелкую прибрежную рябь. Вода приятно студит разгоряченное тело, мальки вокруг могучих ног копошатся. Благодать, да и только. Закрыл Модест Матвеевич глаза, потянулся, открыл, смотрит, а рядом русалка стоит. Ну, не совсем русалка – то ли водяной, то ли мужик русалочий, в руках крючок от удочки держит и улыбается.
«Отдал бы ты мне крючок», – говорит Модест Матвеевич и руку протягивает. А мужик гривой шоколадной, точь-в-точь, как у товарища Жиакомо, тряхнул и ответствует: «Выполни сначала, добрый молодец, три моих желания, сокол мой ясный, Модестушко».
Изумился товарищ Камноедов до крайности: как охальник смеет его, товарища Камноедова, имущество присваивать, да не отдавать, и стенобитной машиной обзываться? Сделал в гневе шаг назад, да оступился и упал на дно речное, только живот да голова на поверхности возвышаются. А водяной этот между ног зама по хозяйственной части опускается, тонкими, совсем как у товарища Жиакомо, пальцами живот Модеста Матвеевича гладит и шепчет жарко, мол, угадал тот первое желание, утешил, – и щекой нежной, как у барышни, прижимается.
«Прекратите, – пытается сказать Модест, – не позволено», а тот смотрит томно да знай руками в местах, до которых товарищ Камноедов даже супругу Изольду Евсеевну допускать стеснялся, шарит. И стыдно Модесту Матвеевичу, и сладко нестерпимо. Дернулся он, да и сползли с могучих чресл семейные трусы в горошек, тестем на десятилетие супружеской жизни подаренные. Мужик русалочий ресницами длиннющими, совсем как у Жиакомо, взмахнул и молвит: «Любо мне ваше понимание, свет мой закатный. И второе желание угадали».
«Нет, – пытается кричать Модест, – не смейте, что вы делаете…» – но ни звука из груди зама по хозяйственной части, ни слова, лишь стон маловразумительный. А водяной с фигурой товарища Жиакомо головой кивнул, улыбнулся ласково и под воду скользнул, и вцепился Модест в речной песок, выгибаясь, а охальник орудие товарища Камноедова давай облизывать да ядрами языком играть. «Помогите!» – тщится крикнуть зам по хозяйственной части. Огнем палит рот злодея, лавой тело заполняет, каменной тяжестью оплетает. «Пощади!» – сам не зная о чем, молит Модест искусителя. Бьется голова по песку, вода в лицо плещет, задыхается Модест Матвеевич от сладости и непотребства, а мужик русалочий оторвался от занятия паскудного, да тут же другое выискал. Ладони норовит под тугой зад зама по хозяйственной части пропихнуть, ягодицы раздвинуть, и молвит, мол, не волнуйтесь, так, Модест Матвеевич, не бейтесь, что с вами…

– Что с вами?
Модест сел. Безумными глазами уставился на белеющее в ночи лицо великого престидижитатора, перевел взгляд на тонкие сильные руки, сжимавшие его плечи.
– Вы кричали, Модест Матвеевич, – глаза Жиакомо были встревоженными и несчастными.
– Третье желание не выполнил, – невпопад ответил зам по хозяйственной части.
Жиан потемнел лицом.
– La angustia del cuerpo es más terrible que la angustia del alma, – недовольно раздалось с кровати у окна. – Жиан, доиграешься.
– Сон, – медленно, как будто приходя в себя, произнес Модест, проводя ладонью по лицу. – Пустите. Надо меньше на ночь есть.
Он отвел руки Жиакомо, тяжело слез с узкой койки с панцирной сеткой и вывалился из комнаты, едва не снеся дверной косяк.
– Ты бе-зу-мен! – отчеканил Хунта. – Он сойдет с ума. Смотри, топиться помчался.
Жиан Жиакомо, до боли сжав пальцы, подошел к кровати бывшего великого инквизитора.
– О, вон, на берегу уже, смотри, смотри, а! Боится заходить, – Кристобаль развернулся, в темноте блеснули идеальные зубы магистра. – Я кое-что начинаю понимать. Водой охмуряешь, Жиан? Не войдет ведь.
– Не надо, Кристо, – голос великого престидижитатора дрожал, – ты прав. Томление тела страшнее томления души.
– Я же изучаю смысл жизни, – пожал плечами Хунта, отвернулся от окна и улегся.
– А я, – Жиакомо вздохнул, – универсальные превращения.
В комнате стало очень тихо. Слышался лишь робкий дождь за окном и прерывистое дыхание Жиана Жиакомо. Потом с реки донесся всплеск, и великий престидижитатор произнес:
– Он поплыл.
– Ну, тогда шанс есть.
Жиакомо не отрываясь глядел на реку.

 Отправлено: 26.05.07 23:04. Заголовок: Re:

Продолжение следует...

 Отправлено: 26.05.07 23:40. Заголовок: Re:

Вах...

Потрясающе...

 Отправлено: 26.05.07 23:43. Заголовок: Re:

Р-руки дрожат пока набираю, товарищи писатели... и зубы стучат.
Какая к черту работа и перевод, а? Ну после такого-то!

Сначала Хунта убил полностью, потом когда выяснилось причем тут Жиакомо, так вообще озноб начал колотить, в 30-тиградусную жару... Я там все верно поняла, это Жиан и был? Если я торможу, вы так и скажите...

А сон Камноедова и конец на самом интересном месте...
Не сочтите за эмоциональную дуру, но - ААААААААААААААААА!

*нет, руки так и дрожат*

С-спасибо, ох спасибо вам!
*издеватели, продолжение дайте, ну пожалуйста*

 Отправлено: 26.05.07 23:58. Заголовок: Re:

Regis спасибо

----

shiro пишет:

цитата:

Сначала Хунта убил полностью, потом когда выяснилось причем тут Жиакомо, так вообще озноб начал колотить, в 30-тиградусную жару... Я там все верно поняла, это Жиан и был? Если я торможу, вы так и скажите...

shiro ну да. Хунта напоминает Жиану их роман, и вспоминает чем дело кончилось ;-))))))



Спасибо большое! Какие замечательные у нас читатели!!!

 Отправлено: 27.05.07 00:08. Заголовок: Re:

Карбони & XSha
агаа, значит я не тормоз, урааа! я сейчас еще три раза перечитала рассказ Хунты... - вот такая реакция...

Карбони & XSha пишет:

цитата:

Спасибо большое! Какие замечательные у нас читатели!!!

это вы замечательные!!!

 Отправлено: 27.05.07 00:16. Заголовок: Re:

Карбони & XSha Ах наверное виной тому моя сентиментальность, но я все же хочу младших магистров! Нет я прекрасно отношусь к Камнеедову, но помилуйте я такой же эстет как Хунта и эта связи мне ну незнаю люблю я Хунту и все и ваш фик люблю!

 Отправлено: 27.05.07 00:24. Заголовок: Re:

Карбони & XSha пишет:

цитата:

Валет Спасибо! Вы очень добры

Ну что вы . Правду говорить легко и приятно !
Карбони & XSha пишет:

цитата:

Польза от работы руками есть наивысшая польза для организма,

Модест неподражаем ! (только вот что-то его совет Хунте и Жиакомо не очень помогает? )

 Отправлено: 27.05.07 02:50. Заголовок: Re:

Карбони & XSha
Утираю слезу) Рассказ Хунты великолепен.
А Модест начинает поддаваться, однако же!
Огромный респект) Утаскиваю перечитывать

 Отправлено: 27.05.07 14:40. Заголовок: Re:

какое воспоминание! как написано авторы не мучте бедного Хунту (и нас вместе с ним) такие душевные терзанья. Да и Жиакомо тоже бедный!
утюг и фуа-граф боже это было что-то с чем-то, над бакланом смеялись вместе с подругой которую я нечаянно подсадила на слэш именно на ваш слэш

 Отправлено: 27.05.07 15:49. Заголовок: Re:

За своевременное выкладывание продолжения тов. Карбони и тов. XSha объявляется благодарность в приказе

Очень жду, что будет дальше ))))))))

 Отправлено: 27.05.07 17:00. Заголовок: Re:

Карбони & XSha пишет:

цитата:

синусоидное отклонение траекторий ступы летающей от ступки обычной

Авторы, это потрясающе! Спасибо! И, пожалуйста, дальше! ( ждем ведь... )

 Отправлено: 27.05.07 22:10. Заголовок: Re:

Карбони & XSha
Ооо, какое здоровское продолжение, история Хунты и ЖЖЖ - захватывающе эротична и очень, очень в характере, я бы сказала, их обоих, и если характер Хунты (странновато звучит, политологически как-то)))вполне ясен из канона (да там просто стена из кирпичиков с клеймом КХ)))))))), то Жиан... очень цельный образ вы создаёте, и невероятно привлекательный, удивительная смесь дерзости, благородства, вежливости, человеколюбия, настойчивости и даже, я бы сказала, рисковости - одни сны чего стоят! Жду с огромным нетерпением продолжения, и присоединяюсь к просьбам других читателей - осчастливьте КХ, в чем бы его счастие не заключалось...

 Отправлено: 27.05.07 22:29. Заголовок: Re:

Я зарегистрировалась специально, чтобы выразить свой восторг.)))
Авторы, спасибо! Не фик, а один бааааальшой кайф. От начала до сейчас (о, как я складно выражаюсь). У меня он вызывает точно такие же ощущения, как сам канон. Канон я вчера перечитывала, а потом по совершенно случайному совпадению наткнулась на ваше творение. Слэш шикарен. Редко какой фик меня может с такой силой приковать к экрану. Так держать!!
Умираю от любопытства, с кем же сослэшат Хунту.))) Чтоб такой, да остался без пары...

 Отправлено: 27.05.07 23:46. Заголовок: Re:

adeleda любите - это хорошо)))

----
Валет пишет:

цитата:

Модест неподражаем ! (только вот что-то его совет Хунте и Жиакомо не очень помогает? )

Да. Бедные великие магистры!

-----
Arianrod спасибо)))

-----
Meggy Brik пишет:

цитата:

над бакланом смеялись вместе с подругой которую я нечаянно подсадила на слэш именно на ваш слэш

Над кем? Над бакланом? (мы что-то пропустили?)
О, вы приводите новых адептов?! Это похвально!

-----
undel пишет:

цитата:

За своевременное выкладывание продолжения тов. Карбони и тов. XSha объявляется благодарность в приказе

тов. Карбони и тов. XSha благодарят за оказанную им честь, и обязуются выполнить и перевыполнить!!!

-----
Алита пишет:

цитата:

Авторы, это потрясающе! Спасибо! И, пожалуйста, дальше! ( ждем ведь... )

Большое спасибо!
У нас был выходной (понедельник у нас все-таки в субботу не начинается, увы...) но мы исправимся! Скоро!

-----
Луна пишет:

цитата:

цельный образ вы создаёте, и невероятно привлекательный, удивительная смесь дерзости, благородства, вежливости, человеколюбия, настойчивости и даже, я бы сказала, рисковости - одни сны чего стоят

*авторы млеют и тащщщщщатся* Спасибо!!!

-----
Lexy пишет:

цитата:

Я зарегистрировалась специально, чтобы выразить свой восторг.)))

Мы польщены невероятно! Спасибо!

 Отправлено: 28.05.07 08:52. Заголовок: Re:

Дамы, большое спасибо за прекрасный текст!

Вот только смущает меня соседство боязни обвинений в диссидентстве (Киврин Хунте обрисовывает перспективы дуэли с Дёминым. И Хунта не плюет на них!) и благостное отношение к гомосексуализму (тот же Киврин советует Хунте развлечься в колхозе (!?) - т.е., фактически на глазах у коллектива, Привалов без удивления, не говоря уж о возмущении, понимает, что "так бывает"). А ведь мужеложство - это уголовная статья. Причем отмененная совсем недавно. Какие-то нелогичные перекосы толерантности и лояльности в НИИЧАВО наблюдаются, нет?

 Отправлено: 28.05.07 09:37. Заголовок: Re:

Мимо шла
Ответ - это привилегия авторов, но могу объяснить, почему я тут особых перекосов не вижу.
Ну, во-первых, Привалов и удивляется и возмущается. Обзывает Эдика психом, твердит про дикость, "собирая научные данные" постоянно пытается найти им другое объяснение.
А старшее поколение - они уже не первый век на земле живут. И что, ведикий магистр будет менять взгляды на жизнь, если в отдельно взятом государстве ввели статью за естественную для него вещь?

 Отправлено: 28.05.07 09:39. Заголовок: Re:

Мимо шла Извините, но нет в нашем тексте благостного отношения к гомосексуализму. Есть вменяемые люди, которые в свое время поняли, что существует магия, /Саша/, и восприняли, ведь весь фокус в том, кто, как и что объясняет. Далее, Хунта, человек с большим темпераментом, действует с младшими магистрами, людьми незамутненными предельно аккуратно:)
Думаете, будь его воля, он бы осторожничал?
И, разве в ПНвС, не было перекосов в толерантности к другим вопросам?)))
Спасибо!

 Отправлено: 28.05.07 09:45. Заголовок: Re:

Карбони & XSha
ой я имела ввиду – С альбатросом, – сказал Жиакомо но т.к. мы Камноедова ассоциировали всем офисом у нас вышел баклан.

 Отправлено: 28.05.07 10:25. Заголовок: Re:

Карбони & XSha
Спасибо большое, что выкладываете продолжение так часто :)
Наслаждаюсь текстом. Начинаю нервничать за тов.Камноедова. Кристо молодец, конечно: так по быстренькому разводить экса на "кусочек" секса. Ладно хоть сам в процессе рассказа усек, что не прав. Экскурс в историю отношений получился интересным и поучительным. Будем ждать продолжения. Жиакомо мухлюет, да? (ритор.вопрос.)

 Отправлено: 28.05.07 10:26. Заголовок: Re:

Карбони & XSha
Да. Еще. Аккуратно закрыли интересующий меня пейринг КХ/ЭА. Спасибо. Понравилось.

 Отправлено: 28.05.07 10:49. Заголовок: Re:

~*~
– Гроза собирается. Может, ну его, концерт этот? – Эдик зябко повел плечами и показал пальцем в окно.
– Эдька, что ты нудишь? Ребята чумовые, рок-н-ролл наяривают, даже Выбегалло на балалайке так не может, – яростно вступился за неизвестных нам пока музыкантов Витька.
– Погоди, – Роман отбросил со лба волосы и замазал йодом внушительную царапину под глазом – след недовольства окрестным мужским населением неотразимости нашего друга в глазах населения женского, – ты не психолог, Витька, и Эдика зовешь неправильно. Эдуард! Люди проделали путь из самой Вологды до богом забытой Окуневки и готовы нести в души его жителей – да-да, и в твою душу тоже! – свет высокой Терпсихоры!
– А потом будут танцы! – Володя сделал несколько энергичных движений, напоминающих пляску бабуина в брачный период. Если, конечно, бабуины танцуют.
– Роман, – дрогнул Эдик, – я понимаю, что от Вологды до Окуневки ужасная дорога, полная колдобин, ям и луж, но если люди выбрали служение искусству, то они должны быть готовы к превратностям судьбы. Хотя это все очень печально. И Терпсихора, как правильно заметил Володя – муза танца. У музыки, – глаза нашего друга зажглись особым голубым огнем, вспыхивавшим исключительно когда дело касалось обучения темных и страждущих знаний нас, – не было собственной музы, если не считать таковой Полигимнию, покровительницу пантомимы и гимнов.
– Стоп, – сказал Володя, – какие еще гимны? Мы так не договаривались.
– Да ладно! – взвился Витька. – Они нот не знают, самоучки, но жарят – класс! Эдька, ну представь, никто на концерт не придет, тебе бы было приятно?
– Нет, – тихо согласился окончательно деморализованный Амперян, – я пойду.
– Отлично! – обрадовался Роман и посмотрел на меня: – Саша, ты готов?
– Не сидеть же тут?
– А кто уничтожил все наши запасы?! – прогремел за стеной Модест Матвеевич.
– Не сидеть! Бежать! – нервно сказал Витька. – Модест заметил, что я чай спер! Хотел купить им, да забыл. Одна надежда – Жиакомо возьмет на себя пропажу.
– Он в последнее время все на себя берет, – задумчиво проговорил Эдик.
– Вот и я говорю, драпать надо! – Витька схватил нашего совестливого друга за шкирку и поволок к дверям.
Мы бросились за ним. А за стеной Модест Матвеевич продолжал допрос магистров.

*
– Так. Кто разбазарил неприкосновенный запас? – грозно спросил зам по АХЧ, оглядывая старших магистров.
Ни товарищ Жиакомо, ни товарищ Хунта сознаваться не пожелали и молча разглядывали опустевшую тумбочку.
Наконец, не иначе как под давлением мук совести, Жиан Жеромович тихо произнес:
– Каюсь. Вчера я взял на себя смелость использовать остатки заварки, – он показал на кружку, одиноко стоявшую на подоконнике.
– Впредь, товарищ Жиакомо, следует вовремя сообщать о расходах, – пожурил его Модест Матвеевич, сам удивляясь, отчего выговор получился таким мягким.
– Виноват, – Жиакомо опустил глаза. – Но сейчас еще не поздно сходить в гастроном, – он поднял взгляд на Модеста Матвеевича и уточнил: – В сельпо. Пополнить запасы провианта.
Камноедов посмотрел на часы.
– Вверяю вам помещение. Под вашу ответственность, – он кивнул Хунте. – Я скоро вернусь.
Модест Матвеевич сел на кровать и, отдуваясь, принялся завязывать шнурки.
Когда он распрямился, то обнаружил, что заведующий отделом Универсальных Превращений накинул пиджак и стоит в дверях.
– Эээ… А вы куда собрались? – недоуменно поинтересовался Модест Матвеевич.
– Я, как виновный в разбазаривании, считаю своим долгом исправить допущенную оплошность и почту за честь сопровождать вас, – с легким поклоном ответствовал Жиан и открыл дверь.
– Не нужно это… меня того этого… сопровождать, – растерялся Модест Матвеевич.
– Но я не смогу в таком случае загладить свою вину. Позвольте искупить, – и товарищ Жиакомо сделал приглашающий жест в направлении коридора.
«Совесть у вас нечиста», – хотел заметить Модест Матвеевич, но буркнул лишь: «Нарушаете», протискиваясь в дверь между косяком и тонкой фигурой великого престидижитатора.
– Жиан, будь так любезен, купи мне кофе! – крикнул в спину уходящему магистру Кристобаль Хозевич. – Только сделай одолжение, за своими муками совести не забудь.
Жиакомо ничего не ответил, только кивнул и тут же исчез в темноте.
Когда они вышли, оставшийся в комнате в гордом одиночестве Хунта улыбнулся сам себе и открыл заложенный на сто семьдесят восьмой странице справочник «Сводные таблицы магических условностей и кривые вероятностей».

~*~
Вечернее небо нахмурилось, клубящиеся облака над горизонтом потемнели до свинцового оттенка, бледный закат потерялся в зеленоватом предгрозовом свечении.
Модест Матвеевич, захватив пару авосек, бодро шагал по главной улице, Жиан Жеромович следовал за ним на полшага позади и разглядывал пейзаж.
На сердце у великого престидижитатора было и сладко, и неспокойно. С одной стороны – вот он смотрит на широкую спину в клетчатой ковбойке, на крепкие бедра, так соблазнительно обтянутые спортивными брюками, а с другой… все так далеко, так недоступно.
Когда они прошли мимо совхозного коровника и повернули направо, начал накрапывать реденький дождь.
– Поспешите, товарищ Жиакомо, – прервал молчание Модест, – нам бы до грозы успеть.
Магистр прибавил шагу и поравнялся с замом по хозяйственной части.
Тут, на этой сельской дороге, они были одни и шли рука об руку – заведующий отделом Универсальных Превращений посмотрел в хмурое небо и улыбнулся.
В сельпо Модест Матвеевич распорядился:
– Берем на всех. Аппетит у сотрудников хороший.
Жиакомо не возражал. Он купил для Хунты кофейный напиток «Летний» и теперь разглядывал полки, прикидывая, что им может понадобиться.
Между тем Модест Матвеевич достал из кармана потрепанное портмоне и, положив его перед собой, пересчитал наличность. Удовлетворившись результатом, он перечислил продавщице список необходимого:
– Рафинад – четыре пачки, чай – шесть пачек, баранки, вот эти, кило, – он указал на полку перед собой, – потом, – он на секунду задумался, – дайте мне еще пять банок сгущенки и десять банок кильки, пряников два кило, три буханки черного и кило карамелек.
Продавщица металась за прилавком, собирая указанный товар. Зам по хозяйственной части аккуратно складывал банки в авоськи, а Жиакомо не мог оторвать от него восхищенного взгляда.
– С вас четырнадцать пятьдесят, – объявила продавщица.
Модест Матвеевич и Жиакомо стали отсчитывать деньги одновременно.
– Позвольте мне, – великий магистр перехватил ладонь Модеста Матвеевича.
– Не позволю, – твердо сказал Камноедов и руку высвободил.
Несмотря на сопротивление Жиакомо, Модест Матвеевич расплатился и сгреб обе авоськи, не дав магистру даже прикоснуться к ним и мотивировав это многозначительным «Вам руки – для науки». Затем он, не взяв чека, вышел в предгрозовые сумерки, толкнув дверь плечом.
Жиакомо ничего не оставалось, как последовать за ним.
Пресекая настойчивые попытки отобрать одну из авосек, Модест Матвеевич глянул на низкое брюхо занявшей весь горизонт грозовой тучи и забеспокоился:
– Сейчас ливанёт.
Вокруг повисла глубокая тишина, лишь высокие травы по обеим сторонам дороги сухо шуршали под ласками теплого ветра. Темнота спустилась быстро, словно кто-то выключил последний скудный свет сумерек, оставив на разжив лишь единственный на всю Окуневку мигающий уличный фонарь. Порыв ветра погнал по дороге песок, который тут же забился в туфли Жиакомо, где-то хлопнула ставня.
Посреди чернильного клубящегося горизонта, разорвав тьму пополам, вспыхнула молния. Спустя мгновение небо разразилось оглушительным треском.
Жиакомо, страстно влюбленный во все, что касалось небесных сфер, запрокинул голову и вгляделся в высь.
Но Модест Матвеевич, обеспокоенный рядом более земных и насущных проблем, не дал заведующему отделом Универсальных Превращений полюбоваться одной из величайших метаморфоз природы. Оглядевшись, он скомандовал: «Сюда. Живее!» и направился к коровнику.
Когда зам по хозяйственной части толкнул ворота ногой, на них как раз обрушился ливень.
– Не успели, – пожалел Модест Матвеевич, устраивая авоськи на перевернутом ящике.
Он провел по вмиг промокшим плечам ладонью, и Жиакомо, засмотревшись на жест, замер у раскрытой двери.
– Ну, что же вы, товарищ Жиакомо, проходите! Здесь переждем, – пригласил его Модест Матвеевич.
Они расположились в фуражной. Сейчас тут стояла тишина, нарушаемая лишь дробным стуком дождя по кровле и тяжкими раскатами грома. Жиакомо, поддернув брюки, аккуратно присел на край деревянного ограждения, Модест Матвеевич опустился на мешок с соломой и принялся закатывать рукава рубашки.
– Жаль. Думал – до грозы обернемся, – вздохнул он.
– Не расстраивайтесь, любезный Модест Матвеевич, я полагаю, гроза скоро прекратится.
Жиакомо не мог оторвать взгляд от темнеющего перед ним богатырского силуэта. Он смотрел на русые пряди зама по хозяйственной части, выхваченные из сумрака светом молний, и наслаждался моментом. Они были вдвоем в этой пейзанской постройке, снаружи бушевала стихия, а внутри было тихо и уютно.
Они некоторое время помолчали – Модест Матвеевич уставился в пол, явно не зная, о чем говорить. Жиакомо обернулся через плечо и посмотрел на гору овса за собой.
– Если позволите заметить, при виде этой картины мне представляется лаборатория Амвросия Амбруазовича, – улыбнулся он. Модест Матвеевич поднял голову, мгновение оглядывал Жиакомо и силос за его спиной, а потом рассмеялся.
– Товарищ Выбегалло – большой затейник, пришел недавно ко мне с петицией, мол, пусть институт выделит ему дополнительные помещения для успешного выращивания очередной порции кадавров.
– А вы, что ж, Модест Матвеевич?
– Дал. Совет. Разводить карликовых кадавров.
Жиакомо расхохотался. Сейчас, в этот момент, он был абсолютно счастлив – словно не существовало грозовых раскатов, словно это не вспышки молний, а фейерверки, будто не дождь барабанит, а играет музыка. Он смотрел на Модеста Матвеевича, и хотелось ему встать, подойти ближе и заглянуть в сияющие серые глаза, прикоснуться губами к только что смеявшемуся рту, поймать на излёте яркую радость – такую лёгкую и такую редкую…
Спустя мгновение Жиан сообразил, что уже стоит рядом с Модестом Матвеевичем и вот-вот притронется к вожделенным губам. Видимо, Камноедов тоже что-то такое понял, потому что улыбаться перестал и обеспокоенно спросил:
– Что с вами, товарищ Жиакомо?
– Воздух тут очень тяжелый. Амбре, – выдавил магистр и вышел на улицу.
Он встал под дождем и моментально промок до нитки. Но даже холодная вода не могла остудить охвативший его жар.
Когда заведующий отделом Универсальных Превращений вдруг поднялся и ни с того ни с сего выскочил на улицу, Модест Матвеевич забеспокоился. Да, запах в фуражной стоял крепкий – разило сыростью, прелым овсом и навозом, но выбегать на улицу под проливной дождь – это непорядок. Так и заболеть недолго, а у товарища Жиакомо, как показали последние события, что-то нехорошее с сосудами. Неровен час, простудится, пропадет ценный работник.
Модест Матвеевич огляделся по сторонам, заметил прислоненную к стене фанерку, схватил ее и вышел под дождь. Магистр стоял прямо перед воротами, и по его пиджаку струились ручейки воды. Зам по хозяйственной части прошлепал по лужам, встал рядом с Жиакомо и поднял над его головой фанерку, что, впрочем, было абсолютно бесполезно.
– Товарищ Жиакомо, пройдемте в помещение, – взмолился Модест Матвеевич, – вымокли ведь.
– Ах, оставьте, – задумчиво ответил великий престидижитатор, – это не представляет опасности, – тут он, словно очнувшись, обернулся на Камноедова и увидел, что любимый тоже совершенно промок, пытаясь посредством фанерки защитить его от стихии, увидел – и устыдился собственной слепоте.
Пробормотав «да-да, конечно», он развернулся и побрел обратно в фуражную.
– Да что ж вы такой несознательный… – пробурчал Модест Матвеевич, когда они снова очутились в сухости.
– О, прошу вас, не осуждайте меня, – попросил магистр. – Гроза – это прекрасно…
Он осекся, глядя, как Камноедов снимает рубашку и выжимает ее. Жиакомо поспешно отвел глаза – снова под импровизированный душ ему не хотелось.
Ливень вскоре стих, и Модест Матвеевич предложил возвращаться.
– Уже все сроки нарушили, – уведомил он, поднимаясь с мешка и подхватывая авоськи.
– Позвольте все же мне разделить вашу ношу, – попросил Жиакомо, протягивая руку.
– Ну, уж нет, – отрезал Камноедов. – Лучше заприте ворота.

Они возвращались по темной слякотной дороге, и что-то беспокоило Модеста Матвеевича, но он не мог понять, что именно. Великий престидижитатор шагал рядом и молчал. Молчание Жиана Жеромовича жгло Камноедова незнакомой и тревожной тоской. Это было похоже на то, как если бы он забыл вовремя подать рапорт об увеличении расходов на содержание хозчасти, но Модест Матвеевич никогда о таком не забывал, поэтому сравнить новое ощущение было толком и не с чем.
Вдруг товарищ Жиакомо посмотрел Модесту под ноги и остановился.
– У вас шнурок развязался, – сказал он, – позвольте.
И прежде чем Модест Матвеевич успел что-либо сообразить, опустился перед ним на колени, прямо в расквашенную землю.
Зам по АХЧ оторопело стоял, держа в раскинутых руках авоськи, и смотрел, как магистр бережно затягивает узел на его спортивных тапочках.
Завязав шнурок, Жиакомо поднял лицо, и Модест Матвеевич вдруг с удивительной четкостью разглядел каждую прядь налипших на лоб влажных волос, глубокую темень блестящих глаз, яркую линию приоткрытого рта… такого знакомого по этим странным снам, такого влажного и горячего… Лицо было так близко, прямо перед ним… там внизу… почти у… На Модеста Матвеевича нашло секундное помрачение, он представил себе, что вот рука его ложится на затылок магистра, и пальцы ощущают прохладу мокрых тяжелых прядей…
В панике отступив назад, Модест Матвеевич нашел силы лишь выдавить:
– Зачем? Зачем вы так? – и невероятно поспешно, чуть ли не бегом, пустился вниз по дороге, туда, где уже светились окна их корпуса.
*

– Саш, я больше не могу, – Эдик сидел, прижав ладони к ушам, и смотрел на сцену глазами раздавленного комара. – У меня же абсолютный слух!
– Слышно хорошо! – проорал сидящий рядом Корнеев и показал поднятый вверх большой палец.
– Скоро танцы! – радостно проорал сидящий справа Володя Почкин. – Учись Сашка, вот они, мастера стиха!

Со сцены неслось:
– Электричка! Ты длинная и зеленая!
АААААА
Электричка!!!!
Еду в поле, где цветут цветы!!!
ААААААА
Рельсы чеканят шаг!
ААААААА
Пролетел за окнами продмаг.

Эдик скривился, словно у него заныли зубы, печень и почки разом.
– Все. Чеканящие шаг рельсы – это Кандинский от музыки. Я консервативен. Я не понимаю Пикассо. Я умираю от картин Модильяни. Я не могу слушать про цветущие цветы. Меня брали без экзаменов в консерваторию, сами слушайте про летающие продмаги! – Эдик встал, демонстративно похлопал посреди песни и начал продираться между стульями на выход. Спросив себя, хороший ли я друг, и послушав начало новой песни, в которой солист умолял холодильник не ломаться, пока он не нашел настоящую любовь, я вышел в дождь и побежал догонять размытую стихией фигуру магистра Амперяна.

– Саш, как они могут это воспринимать? Я не понимаю, – Эдик разделся и рухнул на койку. – Володя, он же гитарист, песни поет хорошие, про байдарку у костра. А Витя? С его-то вкусом к художественному слову? Васька по хозяину грустит, некормленый, а этот неандерталец хлопает стихам «Космос, космос, без тебя было пусто!» – Эдика передернуло. – Я разочарован.
– А где Роман? Что-то я его не видел, не побьют его? – забеспокоился я.
– После проведенной Модестом разъяснительной работы Ромку за версту обходят, за него я не волнуюсь. Мне больно, что двоих товарищей мы потеряли в пучине прекрасного!
– Они справятся, а потом, Витька сказал, что главное – ритм.
– Не было там ритма! – взревел Эдик так, что я вздрогнул. – Ничего там не было! Они даже барабанили не в такт!
Дверь распахнулась.
– Эдуардо, вы звали на помощь? – Хунта оперся локтем о косяк. – Что происходит?
– Ничего, Кристобаль Хозевич, мой друг вернулся с концерта популярного в здешних краях ВИА «Нечаянный запад».
Глаза Хунты округлились:
– Запад? Вы хотите сказать…
– Запах, а не запад, – страдальчески потер лоб Эдик, – они поют об электричках, спешащих на любовь.
– На что, простите? Эдуардо, – Кристобаль приблизился к моему другу и положил ему руку на лоб. – Да не дергайтесь, мы же все выяснили. А температура у вас есть.
– Извините, – смутился Эдик, – я переполнен поэзией.
– Кристобаль Хозевич, а еще они пели про изнемогающий от тоски по комбайнеру трактор. С припевом «Ага-ага», – наябедничал я.
– Жечь! На костре! Слуги дьявола! – вспыхнул Хунта и, подумав, поинтересовался у Эдика: – Скажите, а не было среди них автора э… альтер эго трактора?
– Боюсь, Кристобаль Хозевич, это коллективный бред. Да и на вид творцы ужасны.
– Грязные и волосатые. Как Витька.
– Нечего было так долго заниматься слуховым и зрительным мазохизмом, – пожал плечами бессердечный Хунта, – кстати, по дороге вы не встретили Жиана и его, – Хунта прикусил губу, я навострил уши, но великий магистр сдержался: – Модеста?
– Нет, – пожал плечами Эдик, – погода-то не для гуляний.
– Именно, – потряс кулаком Хунта, – потащился зачем-то в сельпо, вослед неуемному Модесту. Убоявшись участи трактора, не иначе. Мерде!
– Дождь, Кристобаль Хозевич. Пережидают, надо полагать.
Великий магистр зажег сигару.
– Алехандро, у вас вчера получился импульс Горючного, я слышал?
– Да, Кристобаль Хозевич, – обрадовался я, – первый раз! Показать?
– Отчего ж нет? – Хунта прошел к койке Романа и расположился, закинув ногу на ногу.
Я направил палец на неработающую лампочку и сосредоточился, стараясь войти в требуемое для посыла состояние. Во дворе ослепительно вспыхнула молния, загрохотало, и прекратившийся было дождь забарабанил с новой удалью.
– Отличный результат, Алехандро! Не совсем тот, что требовался, но впечатляющий, – одобрительно оскалил зубы заведующий отделом Смысла Жизни, – попробуйте еще раз.
Я кивнул и постарался сосредоточиться.
В коридоре загрохотало, послышалась злобная ругань. Эдик в изумлении посмотрел на Хунту, Кристобаль Хозевич в немом восторге уставился на меня. Я покраснел.
– Высший класс, Алехандро! Материализация Модеста из безвоздушного пространства с последующим разоблачением его истинной сущности! Однако, браво! Бис!
Как по заказу в коридоре ухнуло цинковое ведро, и все потонуло в артиллерийском залпе таких выражений, что мы с Эдиком почувствовали жгучее желание быстро-быстро записать все услышанные идиомы, опасаясь, что подобный случай нам больше не представится.
– Ай да Модест! – Кристобаль Хозевич подобрался, как кот перед прыжком. – Не могу такое пропустить, – он вскочил и выскользнул из комнаты.
– А теперь, – быстро сказал Эдик, – мы спим. Нас нет. А то не услышим самое интересное!
– Понял, но ведь Кристобаль видел нас? И даже общался?
– Вычеркиваем Хунту, он уже выкинул нас из головы. Тихо! Начинается!
Я замер и прислушался.

– Модест Матвеевич? Как прогулка? А куда вы дели моего Жиана?
За стеной раздалось приглушенное рычание.
– Товарищ Жиакомо – ученый! Коллективная собственность! Он не может принадлежать инквизитору, пусть и бывшему!
– О, как вы заговорили, драгоценный Модест Матвеевич, – почему-то совершенно не обиделся Хунта, – неужели в вас проснулось понимание истинного величия?
– Сумки разберите, – зло приказал Модест, – он за мной шел.
– Волнуетесь? А чего тогда бросили? А вдруг он в грязи тонет? Или, – голос магистра стал проникновенным и чрезвычайно трогательным, – на него напало стадо взбесившихся коров, и именно в эту минуту тело великого престидижитатора топчет разъяренный бык!
За стенкой воцарилось гробовое молчание.
– Похоже, Модест не такой каменный, как мы думали, – прошептал Эдик, переползший на соседнюю с моей койку Ойры-Ойры.
– Не уверен, он просто ответственный мужик, а разбазаривание великих магистров есть вопиющий непорядок и дезорганизация, – не согласился я.
Меж тем Хунта продолжал рисовать страшные картины Модестовой халатности по отношению к сохранности жизни подотчетных великих магистров.
– Или еще вариант, недоброжелатели ваши и Романо подловили моего друга, – выделил он голосом, – и сейчас Жиан с заткнутым грязной тряпкой ртом растянут меж двух дубов… Модест Матвеевич, если вы будете принимать так близко к сердцу мои фантазии, вас хватит удар, вон как побагровели, – в голосе Хунты слышалось непередаваемое удовольствие. – Поверьте мне, если Жиан Жеромович будет растерзан стаей волков, презренный Демин не похвалит вашу персону. Возможно, даже вынесет взыскание. Что это вы застыли, как памятник первому комбайнеру товарищу Пупыкину, что на центральной площади? Жиана в это время мучают пробравшиеся в «Соловецкие зори»…
То, что раздалось из-за стены, я даже не понял до конца. А такое высокоорганизованное существо, как Эдик, было практически размазано по кровати залпом новых нестандартных ругательств. И тут же все стихло. Как по мановению дирижерской палочки.
– Явление третье. Те же и лирический герой, – откомментировал мой друг.
– Так… что здесь происходит? Кристо, поправь меня, если я ошибаюсь, но ты расстроил Модеста Матвеевича, – голос великого престидижитатора звенел от еле сдерживаемого бешенства.
– О! Тебя можно выжимать! Жиан, воспаление легких обеспечено, – искренне обрадовался приходу друга Хунта.
– Да что ж это такое! Вы ж за мной шли! – взвыл Модест.
– Шел. Только вы бежали, наверное, в этом мой злой рок.

– Пальцы ломает, – прошептал Эдик, – он всегда так делает, когда нервничает.
– Голос дрожит, – блеснул наблюдательностью я.
– А вот про рок интересно, – протянул задумчиво Эдик, – может, еще чего откроется?

– Раздевайтесь! – скомандовал Модест. – Живо!
– Жиан! А он чисто огонь! Я понимаю твои чувства! Мне выйти?
– Кристо!
– Товарищ Хунта! Что вы себе позволяете?
– Абсолютно ничего из того, что бы хотели позволить себе вы, Модест Матвеевич, и вы, Жиан Жеромович! Да прекрати ломаться, Жиан! Когда еще товарищ Камноедов попросит тебя раздеться? Пользуйся случаем, друг мой!

– Саша, я один псих, да?
– А ты скажешь, Хунта нормальный?– огрызнулся я и шикнул.

– Кристо! Если ты не прекратишь сию же минуту, я приму твой вызов!
– Товарищ Жиакомо! Сначала разденьтесь!
– О! Мы будем бороться обнаженными, как было принято в афинских академиях! Отличная идея! Жиан, у него есть фантазия! Великолепный выбор!
– А-а-апчхи!
– Прекратите! – в голосе Модеста появились интонации, испугавшие нас с Эдиком чрезвычайно. Как будто бы сквозь обычный официальный тон Камноедова пробилось что-то очень темное и сокрушительное. – Я запрещаю вам дразнить Жиана Жеромовича. Переодевайтесь спокойно.
Хунта промолчал.

– Руку бы отдал, чтобы увидеть, как он это произносит! – от волнения Эдик принялся грызть ногти – привычка, с которой он боролся долго и с переменным успехом.
Я кивнул в темноте.

Молчание за стеной было нарушено деликатным чиханием.
– Простите.
– Сейчас водки выпьем, все как рукой снимет.
– Я не ослышался? Распитие крепких спиртных напитков в подведомственном вам бараке? Никакой сознательности, – как выяснилось, молчание Кристобаля Хозевича было явлением временным.
– Для дела же, – смущенно молвил Модест, – а так – непорядок, конечно.
– Вы будете рассуждать о порядке, когда мой Жиан… о! Простите, общественный товарищ Жиакомо на краю ужасной гибели от чахотки? – искренне возмутился заведующий отделом Смысла Жизни. – Вопиющее небрежение к человеческой жизни!
– Я… нет! То есть, килька, вот… на закусь. И кружки сполосну.
– Открою, – благосклонно произнес Хунта.
За стеной заскрежетал нож, встретившийся с банкой.
– Смотри, Жиан, тут есть масло. Если ты не оставил своей чудной идеи бороться обнаженными, можем натереться. Получится не так эффектно, как если бы наши переплетенные тела сверкали золотым теплом оливкового, но за неимением лучшего сгодится подсолнечное.
Модест за стеной закашлялся.
– Правда, – развил мысль Кристобаль Хозевич, – вонять мы будем гадостно, но ради искусства и твоего удовольствия, мой… ах нет, уже не мой Жиан, на какие жертвы не пойдешь. Режьте хлеб, Модест Матвеевич, режьте, что вы застыли?
– Кристо, ты меня выведешь из себя. Ап-чхи!
– Угробили лучшую голову института, – печально попенял Камноедову Хунта, – промочили и разгневали. Вон он как глазами сверкает. Люблю смотреть на Жиана в гневе – он только краше становится!
– Да сколько можно измываться надо мной! – яростно вопросил Жиакомо. – Кристо, за что?! Что за вред я причинил тебе? По какому праву ты постоянно ранишь меня?

– Только не говори, что Хунта влюблен и ревнует Жиана Жеромовича, – я предостерегающе вытянул руку в сторону Эдика. – Этого я уже не переварю.
– Нет, разумеется, – прошептал Эдька, – просто злится на то, что внимание друга обращено на столь низменный предмет. И что у Жиакомо так мало шансов на счастье.
– Уф, тогда ладно! На это я и сам злюсь, – вздохнул я с облегчением.
– Хотя прошлая близость великих магистров не вызывает у меня ни малейшего сомнения.
– Псих!
– Посмотрим.
Я готов был поклясться, что мой друг грустно улыбается.

– Я без устали радею за твое счастье, и никакой благодарности, – холодно отрезал Хунта, – ты ведешь себя…
– Товарищ Хунта, а я ведь вас предупреждал! – в соседней комнате взвизгнула панцирная сетка.
– …будто не я спас тебе жизнь в австрийскую компанию.
– Кристо, воспитанные люди не попрекают подобным благодеянием, – тихо произнес великий престидижитатор, – тем не менее, я всю жизнь благодарен тебе и понимаю неоплатность долга.

– О как! – обрадовался я. – Жиакомо всего лишь обязан Хунте жизнью, вполне нормально, что тот беспокоится за друга.
Эдик хмыкнул.

– О каких долгах может идти речь, Жиан? Ты расплатился со мной сполна еще тогда, в тысяча восемьсот пятом, и был весьма щедр.
– Вы взяли деньги со спасенного человека? – в голосе Модеста Матвеевича определенно что-то сломалось.
– Как вы могли такое подумать? – Хунта щелкнул пальцами. – Аллюзия, Модест Матвеевич, расплачиваться можно разными способами. Жиан Жеромович нашел свой собственный, дабы отблагодарить меня. Мы в расчете. Однако говорить я могу что угодно, не так ли, Жиан?
– Не понял, – из соседней комнаты раздалось веселое бульканье, – как это? Я в магазине всегда деньгами расплачиваюсь.

– Тоже не понял, – прошептал я, – что за чушь несет Хунта?
– Подтверждает мою теорию близости магистров, Саша, ну ты не читал рыцарских романов, что ли? Когда прекрасная дева предлагала победителю дракона или тысячи мавров самое ценное.
– Полцарства? – спросил я.
– Ох… ладно, слушаем дальше, – проскрежетал зубами мой друг.

За стеной звякнули кружки.
– Здоровье моего друга Жиана!
– Верно. Не хворать вам, товарищ Жиакомо. А все-таки – как? Был у меня случай давно, но я даже не понял, спасли меня или это я бредил после ранения. Так и живу, не зная, кому и что должен. Чем вы отблагодарили товарища Хунту? Еще по одной.
Горлышко бутылки звякнуло о край кружки.
– Разлил, – ответил Кристобаль.

– Какой же Камноедов идиот, – с чувством выдохнул Эдик.

За стеной помолчали пару минут, видимо пили. Потом заговорил Жиан Жеромович:
– Модест Матвеевич, ну хоть вы-то не заставляйте меня страдать! Сердце истерзано, душа больна, что вам от меня угодно? Говорите, я же приму любое ваше слово, за что мне такие муки?
Фраза Жиана Жеромовича повисла в тягостной тишине.

– Как они могут! – сквозь зубы процедил я. – Жаль, Витьки нет. Он бы их отделал. Еще в начале разговора, невзирая на лица.
– Ты не знаешь, Жиан Жеромович быстро пьянеет? – обеспокоенно спросил Эдик.
Ответ поступил из-за стены.

– О, друг мой, надо закусывать! Смотри, твоя вилка, кильку кладу на хлеб, давай, Жиан, – наконец-то заговорил заведующий отделом Смысла Жизни. – Невкусно, Жиан, но что делать, другой закуски нет.
– А! Всего лишь набрался товарищ Жиакомо, вот и несет чушь, – в голосе Модеста явно слышалось облегчение, – пряники есть.
– Не поможет, лучше килька.
– Вы так много делаете для нашего института, Модест Матвеевич! – нетвердым голосом произнес великий престидижитатор. – Я восхищен вашим усердием!
– Не нужно, товарищ Жиакомо, – судя по всему, Модест ударился в легкую панику, – пересядьте на кровать, я помогу.
– Рано, – отрезал Хунта, – предлагаю как следует напоить его и уложить спать. Твое здоровье, Жиан! Пусть обходят несчастья моего друга! Слушайте, Модест Матвеевич, чего вы дергаетесь? Ну, положил он вам руку на колено, чай, не барышня, переживете, а Жиану нужно за что-то держаться.
– Я ничего, – растерянно произнес Камноедов, – лишь бы Жиану Жеромовичу не повредить.
– А вы достойный кабальеро, Модест! Давайте выпьем брудершафт?
– У-бью! – медленно, по складам отчеканил Жиакомо. – Не целуйтесь с ним! Я этого не перенесу.
– Верно, Кристобаль Хозевич, лучше опрокинем уважительную, а то, если я встану – товарищ Жиакомо упадет.
– Тоже верно. Жиан, ты еще не хочешь спать?
– А ты будешь, – голос товарища Жиакомо становился все более нетрезвым, – обольщать Модеста Матвеевича? Смущать его чистоту? Не позволю! – что-то звякнуло об пол и покатилось.
– О чем он? Ничего не понимаю. Выпье ...