Отправлено: 10.10.06 11:41. Заголовок: Легенда Кносского лабиринта (по мотивам древнегреческих мифов), drama - UPD: 23.08

Название: Легенда Кносского лабиринта
Пейринг: Минотавр/Тесей
Рейтинг: R
Жанр: драма
Бета: Sanya
Summary: Слишком коротка человеческая память, чтобы события многовековой давности донести неизменными до наших дней.
Предупреждения: гет, слэш, и эээ... вы помните, что в конце все умерли?
Пожелания о размещении: с уведомления автора
Disclaimer: герои принадлежат культурному наследию человечества, интерпретация событий - мне.

 Отправлено: 19.05.07 19:22. Заголовок: Re:

На всякий случай автор имеет заявить - он (то есть я) уезжает на две недели на курорт полоскать семью в море. Но! Уезжает он с практически написанным окончанием пятой главы.

Сосбно, ффот

 Отправлено: 11.06.07 22:37. Заголовок: Re:

Антистрофа пятая. Минотавр.

Мне кажется, теперь я знаю, как живется приговоренному к смерти. Пусть не было суда – архонты не поднимались на священный холм, жрец не кропил собравшихся поросячьей кровью, истор не оглашал список моих преступлений, черные камни не падали в медный сосуд-кадискос… Пусть. Слепая и глухая дура-Фемида уже занесла надо мной меч, и холодок в месте будущего удара заставляет вставать дыбом волоски на шее.

Вообще-то я не жалуюсь. И дворец, и весь остров словно промыли родниковой водой, и невиданной яркости краски, звуки и чувства обрушились лавиной на мою ошалевшую голову. Каждый цветок пахнет как целый луг, капли росы на масличной ветке затмевают роскошью драгоценности царской сокровищницы, прикосновения чужих рук подобны ударам копья. Вот он, копьеносец – спит на моей кровати, заграбастав себе все одеяло. А я теперь почти не сплю – глупо тратить на маленькое небытие время, которого и так осталось немного до наступления небытия большого. Вечность – это довольно долго, правда? Успею отоспаться.

Чужое безумие оказалось на редкость заразным. Проиграв битву с самим собой, я жалею только об одном – что не сделал этого раньше. Впрочем, если бы не сидонцы, а потом Ариадна с ее зельями, то ничего бы не случилось… наверное. Сумасшедший трезенец одним движением разбил мою раковину, я гол и беззащитен теперь, и даже не пытаюсь собрать осколки.

Тесей тоже спит мало. Круги под глазами и искусанные губы не слишком-то украшают, но он все равно похож на яркий светильник в темной комнате. Счастье так и брызжет из него наружу. Хорошо хоть остальные не подозревают об истинной подоплеке дела – опять же, спасибо сестренке. На людях я стараюсь даже не смотреть в его сторону. Не то чтобы боюсь не сдержаться, но он так смешно и трогательно покрывается румянцем… трогательно, да. Хм.

Он чувствует мою обреченность, но не знает причин, а я не собираюсь ничего объяснять – еще наломает дров. Все пытается что-то придумать, прекрасно при этом понимая, что несет ерунду. То уговаривает меня бежать вместе с ним в Афины (смеялся я искренне и от души), то предлагает обосноваться на каком-нибудь безлюдном островке… Ладно, чем бы дитя не тешилось. Государственные заботы хорошо выбивают лишнюю дурь, а там, глядишь, Ариадна ему наследника родит. Я бы молился всем богам разом, если бы хоть на секунду поверил, что это поможет… А сестричка старательно не показывается мне на глаза. Опасается моего гнева? Это правильно, конечно, да только не верю я в ее благоразумие.

Время уходит, утекает в никуда, капли-минуты из небесной клепсидры падают неумолимо – подставить бы ладонь, остановить проклятую капель. День, еще день, еще один… Терпкое вино ночей. Поцелуи – до одури, до головокружения. Животное вожделение, нутряное рычание зверя: мой, мой, никому не отдам! Ледяным лезвием рассудка пытаюсь перерезать чудовищу глотку, но чужое гибкое тело вскидывается в кольце рук и хриплым стоном вторит звериному вою: тво-о-о-й! Обессиленное забытье на рассвете, нос утыкается мне в плечо – щекотно. Утро надвигается безжалостно и неотвратимо. Мне кажется, или всякий раз оно наступает чуточку раньше?

Новый день, истекая кровью зари, явил себя миру. Суетливый муравейник дворца проснулся и занялся привычными делами, производя при этом изрядное количество шума: бряканье, позвякиванье, стук, блеянье, ругань… Ругань, кстати, доносилась из-за двери в мои собственные покои, так что я решил выйти и узнать, в чем дело – еще разбудят мне героя, а он и так в последние дни на тень похож.

Два коротких копья с широкими листовидными наконечниками были направлены в грудь плюгавенькому человечку в одеждах дамата. Человечек кипятился и размахивал руками, но решительное выражение на лицах охранников убеждало его в том, что подходить ближе не стоит – как бы чего не вышло. Узрев в проеме меня, он облегченно вздохнул и попытался бухнуться на колени, но я нетерпеливым жестом пресек это безобразие на корню. Дамат внял и заголосил:

- Радуйся, богоравный Астерий! Меня прислал сюда владыка Минос. Он желает немедленно видеть тебя в своих покоях! – Икнув, он неожиданно добавил: - А эти меня пускать не хотят: не велено, мол, и все тут… бараны!

Я ободряюще подмигнул своим ребятам – молодцы! – и надменно процедил:

- Передай владыке, что я непременно буду, только приведу себя в порядок.

- Но он велел – немедленно! И приказал мне сопроводить тебя к нему.

- Я знаю дорогу. И потом, ты действительно полагаешь, что я отправлюсь к владыке голым? – поднявшись с ложа, я и не подумал одеться, только маску нацепил.

Развернувшись, я собрался захлопнуть дверь, когда человечек сделал попытку проскочить следом за мной. Только этого мне не хватало для полного счастья! Я кивнул охране, и копья незамедлительно вернулись на прежнее место перед грудью незадачливого гонца, а я пошел одеваться.

Тесей так и не проснулся, и я, поплескав водой в лицо и натянув первый попавшийся хитон, тише мыши выскользнул обратно за дверь. Вряд ли Минос выдернул меня из постели в такую рань, чтобы поболтать о погоде или видах на урожай. Следовало подумать, как бы убедить отца в том, что мне лично нет никакой надобности принимать участие в состязаниях.

Минос расхаживал взад и вперед по малому залу. Несмотря на неурочный час, он был при полном параде – золотой венец, багряный плащ, пояс с бронзовыми бляхами. Разве что меч на поясе отсутствовал – вон, на столе лежит. А уж хмур был владыка, как сам Громовержец – того и гляди молнией ударит. Приветствие Минос выслушал, стоя ко мне спиной, бросив в ответ единственное слово:

- Зачем?

Значит, доложили уже. И про Тесея, и про Ариадну, и про мою самодеятельность. Сейчас мне будут грозить карами небесными, а я - от всего отпираться на голубом глазу. Благо, цвет глаз позволяет.

- Что «зачем», отец?

- Зачем тебе этот сопляк? Почему ты не позволил ему тихо умереть в собственной постели? Чего ты этим добиваешься?

- Отец, случайная смерть афинского наследника всколыхнет Аттику. Людям рот не заткнешь – сразу пойдет молва, что ты убил Тесея, не желая исполнять собственное обещание. Для чего тебе повторение истории с Андрогеем? Хочешь увидеть у берегов Крита афинские корабли?

- Эгей не рискнет оставить столицу. Палантиды не дадут ему такой возможности.

- А ты не думал о том, что Тесей – народный любимец? Да и его дед по матери не останется в стороне. Кроме того… тебе не надоело наступать на мозоль Посейдону?

Усмехнувшись, Минос, наконец, поворачивается ко мне.

- Ты веришь в то, что этот молокосос и впрямь его отпрыск? Братца себе нашел?

- Неважно, верю ли в это я. Главное – в это верят все остальные, и Энносигей может использовать смерть трезенца просто как повод, чтобы отыграться на критском правителе еще разок. Или ты так не считаешь?

Минос скептически улыбается, но что-то в его глазах говорит мне – я на правильном пути.

- Из тебя вышел бы неплохой правитель, мальчик. Правда, говорят, бодливой корове Зевс рог не дает… Тогда скажи, может ли случиться, что Тесей выиграет состязания? Я слышал, он очень хорош.

Лоб под маской покрывается капельками пота. Я вступаю на зыбкую почву – один неверный шаг, и жадно чавкнувшая трясина проглотит… нет, не меня, а мою личную коллекцию неприятностей трезенского изготовления. Чувствую себя Пандорой.

- Да, отец. Из чужеземцев он – лучший, с этим не приходится спорить.

- Неужели он может победить даже тебя?

Вот он – вопрос, на который я не знаю ответа. Может ли? Он очень хорош, он невозможно хорош для человека, который месяц назад и не подозревал, с какой стороны подойти к быку, а главное – зачем. Если бы он ненавидел меня, думая только о том, как добраться до моей глотки, он бы смог. Если бы он звенел от страсти бронзовым гонгом, желая любой ценой увезти Ариадну в Афины и сделать ее своей женой – он бы смог. Но не теперь, когда каждую ночь он – глина в моих руках, сосуд, переполненный желанием и любовью, из которого я пью и никак не могу напиться.

- Нет, он еще не настолько искусен в бычьих плясках, но… - делаю многозначительную паузу.

- Что? Договаривай!

- У меня было видение. Мне не стоит участвовать в этих соревнованиях.

- Это еще почему? - подозрительный прищур, сомнение во взгляде. Он не может знать, вру я или говорю правду, зато прекрасно помнит, как отмахнулся от моих опасений, когда Андрогей уезжал в Афины. Минос больше не хочет совершать ошибок.

- Мой бык взбесится и покалечит меня. Тогда Тесей наверняка выиграет, а посылать его в Лабиринт будет бессмысленно… ты ведь собираешься его туда посылать? - С замиранием сердца жду ответа.

- Конечно. Традиция есть традиция, в конце концов, - улыбка, больше похожая на звериный оскал, не идет владыке.

- Значит, не стоит волноваться. Даже если он победит, Лабиринт все расставит по своим местам. Никаких подлых ударов в спину со стороны Миноса, а всего лишь воля богов.

Отец задумчиво кивает… неужели я его убедил? Что-то слишком легко. Не нравится мне это, но другого пути я все равно не вижу.

- Ну что же, Астерий, ступай. Игры начнутся через три дня, нашим гостям надо подготовиться. И вели там кому-нибудь – пусть пошлют за Ариадной.

Вернувшись к себе и застав Тесея по-прежнему валяющимся в постели, я решительно поскидывал с себя все лишнее и нырнул в сонное тепло. Пока никто не знает, что на Тесея не действует мое знаменитое проклятие, у него есть неплохой шанс унести отсюда ноги.

Умные мысли вспугнутой стайкой унеслись прочь, когда одна из упомянутых ног медленно и как бы невзначай улеглась ко мне на бедро. Я предпочел не замечать наглого вторжения афинских захватчиков в исконно критские владения, так что вскоре за ногой подтянулись основные силы противника и были взяты в плен к обоюдному удовольствию сторон. Процесс получения выкупа занял немало времени, и когда все территориальные споры были улажены, солнце стояло уже довольно высоко.

Я отменил тренировки. Перед смертью не надышишься, а вот отдохнуть не помешает. Тесея по-хорошему следовало отправить к соотечественникам – подосланных убийц можно было уже не опасаться. Но когда я спросил, не хочет ли он провести оставшееся до игр время с товарищами, меня окатили таким ледяным негодованием, что сразу стало ясно – не хочет. Похоже, ему слишком приглянулась моя купальня.

В три дня я попытался втиснуть целую жизнь. Мы бродили по окрестным рощам, купались в холодных ручьях, мяли траву на укромных полянках и на удивление мало разговаривали. То есть Тесей-то постоянно что-то рассказывал: детство в Трезенах, палестра, дорога в Афины, Эгей и его тогдашняя жена Медея… Я слушал, и улыбался, и подшучивал над ним, что порой приводило к шумным потасовкам, а порой – к другим занятиям, хотя и не менее шумным. Напускные сдержанность, серьезность, благоразумие слетели луковой шелухой, и из-под них наконец-то выглянул мальчишка, всем своим существом впитывающий ветер и солнечный свет. Вот только мне надо было поговорить с ним о таких вещах, которые плохо сочетались с бездумным валянием на прибрежном песке.

Несколько раз я собирался с духом и открывал рот, но трезенец тут же затыкал меня поцелуями, точно чувствовал что-то. Голос рассудка истошно верещал, что я должен немедленно взять себя в руки, объяснить все Тесею и до самого конца держаться от него подальше. Так будет правильно. Каково придется мальчику, вынужденному убить вчерашнего любовника? Сердце насмешливо возражало: «Сколько ты продержался в прошлый раз? И двух дней не прошло. Боялся возвращаться в свою спальню, поворачивался спиной к собственному страху, прятался в раковину безмозглым рачком с выпученными глазами. Понравилось?»

В тот самый прошлый раз, когда мне надоело праздновать труса и я решил, что вполне смогу провести ночь в своей кровати, не пустив в нее трезенца, а того нигде не оказалось, что-то ощутимо хрустнуло у меня внутри. Будто зерно, даймон знает сколько пролежавшее в земле мертвым грузом, дало всходы, или яйцо, про которое все забыли, выпестовало в себе новую жизнь. Птенец пробил скорлупу, и теперь требовал тепла и заботы. Ему нужен был Тесей – сейчас же, немедленно, или я пожалею о том, что не помер во младенчестве. Рассудок вспугнутой квочкой метался вокруг и ничего, решительно ничего не мог сделать.

С тех пор мой птенец вырос и окреп. Ему плевать, что я не умею и боюсь любить, что я всю жизнь учился не подпускать к себе никого на расстояние вытянутой руки, что моя броня давно затвердела, потеряла гибкость и грозит рассыпаться в прах от слишком резких движений. У птенца есть Тесей, и он собирается жить вечно.

К вечеру третьего дня я все-таки вытряс розовую дымку из мозгов – дальше откладывать было просто некуда.

- Тесей, послушай меня внимательно, я…

- Ты женишься на мне, и мы будем долго и счастливо прятаться в твоих подземельях от недовольного Миноса?

- Неужели я убил месяц своей единственной и неповторимой жизни на некоего трезенца только для того, чтобы он все под конец испортил?

- Не гневайся, о Ужаснейший, я весь внимание.

Он тоже нервничает, хоть и старается этого не показывать. Будущее прячет свои очертания в густом тумане, прикидываясь то прекрасным дворцом, то смрадным логовом чудовища. Тесей пока не видит, что меня нет ни в логове, ни во дворце.

- Завтра – первый день празднеств. Будут обряды, жертвоприношения, храмовые танцы…

- Скучища!

- Не перебивай! Игры начнутся на следующий день. Сюда ты больше не вернешься – вас всех оставят ночевать при храме Матери. Меня на состязаниях не будет, поэтому ты…

- Как это – не будет? Почему?

- А ты хотел, чтобы я подержал тебя за ручку? Извини, но нянькой я больше быть не могу.

- Нет, я думал…

- Ты собирался выиграть у меня в упорной борьбе? Давай как-нибудь в другой раз, сейчас тебе нельзя рисковать, а мое участие – очень большой риск… Если ты победишь, тебе придется пройти через Лабиринт

- Так он все-таки существует?

- Конечно. Лабиринт – сердце Кносса, тайное святилище. Царский дворец построен прямо над ним. Там проводятся самые важные обряды, и именно там победитель Идийских игр должен совершить жертвоприношение богам подземного мира в память Андрогея. Только после этого игры считаются завершенными.

- Ну и что? Подумаешь – обряд.

- Да, всего лишь обряд, если победитель – местный. Но если состязания выиграет пленник, то в центре Лабиринта его встретит Критский ужас в моем лице. Без маски.

- И… сколько раз такое случалось?

- Если все пойдет как надо, то нынешние Игры станут первыми, в которых победит чужеземец. Твои спутники должны будут сопровождать тебя в Лабиринте, иначе им не удастся бежать. Пусть все завяжут себе глаза – лучше не рисковать, сам понимаешь. Возьмите с собой какую-нибудь веревку и держитесь за нее, чтобы не потеряться. Когда доберетесь до жертвенника, оставишь своих соотечественников за ближайшим углом – еще попадут под горячую руку, чего только в драке не бывает.

- Какой драке?

- А ты думал, добренький Астерий отпустит афинских данников да еще помашет им вслед платочком? Ха! Ты будешь сражаться с чудовищным Минотавром и убьешь его в поединке. Перед «смертью» я объясню тебе, как выйти наружу. Выведешь своих – и к малым воротам, там будут ждать колесницы и Ариадна. Надеюсь, про нее ты не забыл?

- Нет, я…

- Не забыл – и хорошо, слушай дальше. Вместе с Ариадной вы доберетесь до вашей лоханки. Потом очень быстро выходите из гавани, идете к Наксосу и там совершаете свадебный обряд.

- Но зачем? Неужели нельзя потерпеть со свадьбой до Афин? За нами же наверняка будет погоня.

- Конечно, будет. Закавыка в том, что брак, заключенный вне Крита, не считается законным. Увези ты Ариадну хоть в Афины, хоть на Олимп, пригласи на свадьбу всех богов разом – для Миноса ты останешься бесчестным похитителем. Наксос – критское владение. Обряд, проведенный там, сделает тебя полноправным супругом царской дочери. Обязательно нужны свидетели из местных. Я скажу сестрице – пусть возьмет с собой кого-нибудь из слуг. Их придется оставить на острове, не забудь. Вообще-то, правильней всего было бы и Ариадну там оставить и вернуться за ней на Крит через годик. Но, учитывая нрав ее папочки, лучше увози девчонку сразу.

- Подожди, а как же проклятие? Ты же сам говорил – если не будет верховной жрицы…

- Надо же, запомнил! Открою тебе страшную тайну – в тот раз боги гневались совсем по другому поводу. Узнав о бегстве единственной представительницы царской семьи, жрецы решили умилостивить Богиню-Мать человеческим жертвоприношением – как ты догадываешься, неудачно. Но об этом не знает никто, кроме членов дома критских владык. И Минос опасается не божественного наказания, а народных волнений, если Ариадна не сможет провести церемонию.

- А Ариадна… знает?

- Женщин в такие вещи не посвящают, чтобы не возникло искушения нарушить традицию, ибо традиции – это то, что делает кучку замурзанных земледельцев народом.

- Астерий, ты – прирожденный правитель. Давай все-таки поженимся! Или тебе не по нраву афинский престол?

Я сурово хмурю брови и заставляю Тесея трижды повторить то, что было сказано, ворчу, ругаюсь… а главное, пытаюсь забыть, что эта ночь – последняя, самая последняя ночь моей жизни. Завтра я начну понемногу умирать.

 Отправлено: 12.06.07 06:45. Заголовок: Re:

Минотаврика-а жа-алко Такой классный, такой живой ...
И язык - потрясающий, весь текст на уровне, хоть на цитаты разбивай

 Отправлено: 13.06.07 08:58. Заголовок: Re:

Астерий потрясающий. Тесей странный мальчик - ни вопросов о том, что за "смерть", ни сколько-нибудь серьезных планов на будущее. полная готовность жениться на Ариадне и ворох шуток про "давай поженимся". подумал бы, что он не любит Астерия, но, зная, что любит, не знаю, что и думать. разве что он уже понял, что все будет плохо, и смирился с этим? не в его это деятельном характере, вроде...

 Отправлено: 13.06.07 10:40. Заголовок: Re:

Sculd

цитата:

Минотаврика-а жа-алко

Что делать, он родился проклятым. Хоть под конец кусочек простого человеческого счастья уцепил.

цитата:

И язык - потрясающий, весь текст на уровне, хоть на цитаты разбивай

Охх, спасибо большое.

reiko

цитата:

Тесей странный мальчик - ни вопросов о том, что за "смерть", [...] разве что он уже понял, что все будет плохо, и смирился с этим?

Нет, конечно :) Вопросы про "смерть", безусловно, обсуждались, просто пока вынесены автором за скобки повествования. Потом я еще вернусь к этому.

Тесей не знает, что Астерий должен умереть, ему же никто подробно о проклятии Афродиты не рассказывал. Смертельная красота, общая формулировка "несчастлив в любви", а что за ней стоит... Астерий вообще никому про это не говорил, даже Дедалу (который, правда, догадывается, что дело нечисто, но точных сведений у него нет). Потому Астерий и дергается: признаться любовнику, что должен умереть от его руки - как? Поэтому Тесей представляет себе ситуацию следующим образом: он женится на Ариадне (жениться-то все равно надо - долг перед государством и отцом; опять же, Ариадне поклялся), становится членом царской семьи и ездит себе на Крит в гости к тестю... ну, и к шурину заодно. Не слишком привлекательно? Но это - единственный выход из ситуации. Поэтому и шуточки, и отсутствие планов: все ведь ясно, сначала - долг, удовольствия - потом. А вот если бы он узнал про напророченную смерть... ой, боюсь представить, что бы было. Но ничего хорошего, это уж точно.

 Отправлено: 13.06.07 13:22. Заголовок: Re:

ясно про скобки)
я не о смерти даже. просто мне показалось, что возможность видеться всю жизнь "раз в год по обещанию" способна изрядно испортить настроение молодому нетерпеливому влюбленному. он же так радуется жизни, как будто все ок. или делает вид, как истинный царь?

 Отправлено: 13.06.07 16:18. Заголовок: Re:

Господи, когда ж ты уже закончишь? Прочитать охота... Насмерть изведусь.

 Отправлено: 13.06.07 17:42. Заголовок: Re:

Jethro
Прости меня, засранку, но... еще две главы :(

reiko
Он радуется жизни, чтобы не портить излишней рефлексией оставшиеся дни. И очень боится серьезных разговоров на тему - вдруг Астерий ему скажет: уезжай и с концами? И в глубине души надеется, что все образуется само собой... Планы-то долгоиграющие мы строить пока не умеем, действуем по правилу: "Ввяжемся в драку, а там посмотрим"

 Отправлено: 13.06.07 17:48. Заголовок: Re:

Дык оно чем больше, тем лучше, только вот ждать муторно. Ну да че ж делать-то...

 Отправлено: 13.06.07 20:17. Заголовок: Re:

Visenna, понятно. сильный парень, "не портить" мало решить, еще суметь надо. как грустно, что само собой оно увы(
так близко конец истории(( автор, вы наркотик- хочется еще и еще)

 Отправлено: 14.06.07 10:12. Заголовок: Re:

Jethro


reiko
Он не то чтобы особенно сильный... просто очень молод и верит в лучшее (ну, мне так кажется).

цитата:

автор, вы наркотик

 Отправлено: 17.06.07 01:03. Заголовок: Re:

Кстати, дорогие читатели... Тут в фэнтази_проде прошлись по мальчикам, написанным девочками - инфантильность, неуверенность, женские мотивации и проч. И я задумалась...

Скажите, мои мальчики сильно "деффачковые"? Больше переживаю за Тесея, но и насчет Астерия имеются сомнения

 Отправлено: 17.06.07 01:46. Заголовок: Re:

Visenna
Нет, не сильно.
На самом деле, действительно бывает, когда читаешь, и буквально видишь какие-то женские/девичьи комплексы и заморочки.

Здесь этого нет даже близко.

 Отправлено: 18.06.07 14:51. Заголовок: Re:

Lantana
Аффтар чуток успокоился )))

 Отправлено: 18.06.07 23:43. Заголовок: Re:

мне кажется, нет. вполне мальчики, что тот, что другой) классно еще, что видна разница между Тесеем 16 и 40-летним, мальчиком и мужем.
все забываю спросить, а сколько Астерию лет на момент событий? сильно взрослым не выглядит.

 Отправлено: 19.06.07 08:57. Заголовок: Re:

туплю, сорри. если брат был убит 18 лет назад, то ему, выходит, сильно больше тридцати? ввело в заблуждение употребляемое им "сестренка", сильно оно его молодит, имхо. более взрослый скажет "сестра" про любимую взрослую сестру, "сестрица" про нелюбимую. или она против него младенец, потому и такое отношение? а отношение, кажется мне, достаточно неровное - сначала он упоминает ее довольно прохладно, потом заботится, как о любимой систер.

 Отправлено: 19.06.07 15:06. Заголовок: Re:

reiko
Тут фишка в том, что Астерию не так много лет, как может показаться. Сорри за неточную самоцитату:
"Свойство божественной крови - по людским меркам я повзрослел с пугающей быстротой." Андрогей - старший, Астерий родился позже (лет на семь). Т.е. Астерию сейчас лет 27 - 28 где-то. Просто у него детство и отрочество года в три-четыре уложились. Т.е. на момент смерти Андрогея психологический возраст у них был примерно одинаковый - лет по 17-18.

А с сестрой... ну, снисходительное отношение такое. Молоденькая глупышка, наивная, глазки хлоп-хлоп, периодически вызывает раздражение. Но в глубине души Астерий ее все равно любит и желает ей счастья, вот как-то так.

 Отправлено: 19.06.07 17:12. Заголовок: Re:

Visenna , ага, ясно. я почему-то решил, что наоборот, Астерий старше всех. на свои 27-28 он вполне смотрится.
хороший человек он у вас, на голову сестры своей выше. жаль, что так все спрялось(

 Отправлено: 21.06.07 18:35. Заголовок: Re:

Visenna пишет:

цитата:

Скажите, мои мальчики сильно "деффачковые"? Больше переживаю за Тесея, но и насчет Астерия имеются сомнения

Мне кажется, зря переживаешь.
Конечно, в слэше/яое/ориджиналах главные герои очень редко со всей ответственностью могут назваться "истинными мужчинами" - все же в основном их пишут женщины, а женщины редко могут полностью постичь и изучить мужской характер и психологию.
В таких историях в героях всегда есть что-то женское, но главное - не доводить все до слюняво-сопливого абсурда. У тебя такого нет - и это одна из главных причин, по которой мне так нравится эта история.

 Отправлено: 22.06.07 16:11. Заголовок: Re:

lilith20godrich
Ну, надеюсь, так оно и останется :) Я за розовыми соплями по тексту с топром гоняюсь, но совсем без романтики тоже низзя...

 Отправлено: 02.07.07 10:06. Заголовок: Re:

Visenna, мне сегодня приснилось, что оно - закончено. Я, в надежде, лезу на форум, а тут все по-прежнему.
Нельзя же так.

 Отправлено: 03.07.07 12:38. Заголовок: Re:

Сайфо
Прости меня, засранку
/бьется головой о стену: плохой Добби, плохой!/

 Отправлено: 22.07.07 00:38. Заголовок: Re:

6.

Мне кажется, что за стенами пещеры прошло уже несколько лет. Я не чувствую ни рук, ни ног, ни биения сердца – может быть, я умер? От меня остался только охрипший голос, потерявший хозяина – кто заставит его замолчать?

Пейрифой заявился ко мне глубокой ночью, перебудив половину дворца. Усталый, потный, грязный, с запавшими глазами, он стоял передо мной, слегка пошатываясь, и от него пахло азартом и злостью. Я вспоминал, как два месяца назад Пелей прислал гонца, умоляя срочно мчаться в Фессалию – Пейрифою совсем плохо. Побросав все дела, я вскочил на колесницу и погнал коней в сторону Пелиона. Прибыв на место, я понял, что Пелей не преувеличивал – черное облако беды клубилось над домом. Все домочадцы казались тенями в траурных одеждах и на вопрос «что случилось?» скорбно опускали глаза, либо начинали рыдать и рвать на себе остриженные по обычаю волосы.

Хозяин обнаружился в гинекее. Вопреки моим ожиданиям, он не буйствовал, не крушил в ярости мебель, а тихо сидел возле смертного одра, грея своими ладонями руку женщины в белых одеждах с закрытым тканью лицом. Безнадежное занятие – даже огонь не сможет вернуть тепло бледным пальцам. Все, что можно сделать – отдать тело погребальному костру, освободить тень из темницы бренной плоти, ей плохо взаперти. Я дотронулся до чужого закаменевшего плеча, но оно даже не дрогнуло.

- Пейрифой, ра… - тьфу ты, какая уж тут радость. - Послушай, Пейрифой, пойдем отсюда. Мне сказали, что ты сидишь здесь уже три дня. Так нельзя, слышишь? Отпусти ее, дай ей уйти.

Отрешенное, строгое лицо. Глаза – как у статуи – белые и слепые. И – ни звука в ответ.

- Тебе надо отдохнуть. Ты просто слишком устал, пойдем со мной, здесь обо всем позаботятся, - я нес какую-то чушь, поглаживая стиснутые пальцы, уговаривая их разжаться, выпустить страшную ношу. Бесполезно. Человек, сидевший передо мной, был неподвижнее мраморных изваяний и точно также глух, как они.

Тяжело вздохнув, я решился на крайние меры и без замаха, но сильно ударил его кулаком в лицо. Рефлексы бойца сработали почти без задержки: тело кувыркнулось назад с низкой скамеечки, уходя от нападения, и неуклюже повалилось на пол – все-таки три дня без пищи и воды даром не проходят. Я тут же подхватил обмякшего Пейрифоя под мышки и поволок прочь. Подскочивший слуга со светильником показывал мне путь в хозяйскую спальню, где на низком столике уже ждали хлеб и подогретое вино.

Потом он плакал – кажется, впервые в жизни – и проклинал всех богов разом. Гипподамия умерла родами. «Мальчик… был», - сообщила повитуха, жуя узкими губами. Несостоявшийся отец и бывший муж смотрел на меня воспаленными глазами, повторяя одно и то же: «Почему, Тесей? Почему они? Оба… сразу… почему?!» Я прожил у него несколько дней, сопровождал во время похорон, заставлял есть, сидел рядом с ложем, когда он забывался беспокойным мутным сном. Теперь Пейрифой снова стоял передо мной, и где-то в груди поднимало голову предчувствие катастрофы. Но его первые слова заставили меня вздрогнуть от неожиданности:

- Тесей, собирайся, мы едем в Спарту!

 Отправлено: 22.07.07 00:39. Заголовок: Re:

Строфа шестая. Тесей.

День похож на старого скрягу, который, впервые перебрав неразбавленного, начал швырять накопленные богатства направо и налево. В небо – пышущий жаром котел, полный расплавленного золота: вот вам! Под ноги – блестящую драгоценную крошку: нате! В толпу собравшихся зрителей – пригоршни сверкающих камней: держите! Фибулы, перстни, браслеты, ожерелья, подвески… Женские праздничные наряды заставляют стыдливо розоветь – над туго стянутыми талиями колышутся обнаженные груди, у многих подкрашены соски. Интересно, Ариадна тоже такое носит? Окидываю взглядом трибуны, но глаза слепнут и начинают слезиться – ладно, не сейчас.

Монотонное и бесконечное вчера утомило сильнее любой тяжелой работы. Встать пришлось в несусветную рань, чтобы натереться душистыми маслами и уложить волосы в замысловатые прически. Прическами, конечно, занимались рабы – по-моему, соорудить такое на человеческой голове можно только под угрозой смерти, не иначе. Булавок натыкали – жуть, все время хотелось чесаться. Вместо хитонов заставили напялить какие-то юбки и дурацкие передники, украшенные золотом в самых неожиданных местах. Когда я окончательно почувствовал себя жертвенным бараном, нас повели на убой… в смысле, на храмовую церемонию.

Храм оказался чудовищно, непристойно огромен. Его разъевшаяся туша подставляла солнцу блестящую чешуйчатую спину, занимая едва ли не больше места, чем царский дворец. Обширный внутренний двор был окаймлен портиками и утыкан жертвенниками, как грибами. Возле каждого пылал огонь, и в этом пламенном кольце кипела водой в котле какая-то суматошная деятельность, а число зрителей снаружи непрестанно увеличивалось. Удар гонга оборвал мельтешение и болтовню – обряд начался.

Вонь от сжигаемой на алтарях требухи заставляла желудок переворачиваться. А может, виноват был голод: завтраком нас не накормили – то ли по обычаю, то ли просто не успели. Кровь, вино, оливковое масло, смешиваясь, стекали ручейками на потемневшие плиты и оттуда – на землю. Девушки-танцовщицы, похожие на нимф в своих светлых воздушных одеяниях, наступали босыми ногами в поблескивающие на солнце лужицы, и их ступни становились красными – в цвет крашенных охрой бычьих рогов.

Легким кучевым облачком нимфы подплыли к центру круга, образованного алтарями, и вдруг разлетелись, рассыпались в стороны, оставив посередине одинокую фигуру. Сердце пропустило удар – Ариадна?! Нет, обознался. Мерный ритм барабанов всколыхнул тяжелый воздух. Дрогнули пластины массивного ожерелья. Звякнули браслеты на запястьях и лодыжках. Темные пряди, перевитые золотыми лентами, упали на лицо – танец начался.

Руки-змеи, руки-лианы плетут неведомую вязь, замысловатую серебряную сетку – кого ловить будем? Нет ответа. Бедра колышутся лодкой на волнах, детской колыбелью. Волосы – плети водорослей в толще воды. Сильно подведенные глаза невидяще смотрят вдаль, вспыхивая небывалым черным огнем. Истома, угроза и тайна женского естества сгущаются вокруг танцовщицы, накрывают зрителей облаком мускусного аромата. Я ловлю себя на том, что стою, подавшись вперед, забывая дышать и моргать. Впиваюсь взглядом, как голодный жадными пальцами судорожно вцепляется в кусок брошенной лепешки.

В этот момент девушки расступаются, и в круг выходит… нет, не Астерий, как показалось мне с перепугу. Видать, один из жрецов надел маску и изображает то ли Зевса-быка, то ли… Женщина вьется вокруг него побегом плюща, пауком, ткущим паутину, и одновременно – бабочкой, запутавшейся в липких нитях. Зверь принимает предложенную жертву, изображает соитие, а мне становится противно. Я все понимаю – обряд плодородия, женское начало, мужское начало, но… не могу. Отворачиваюсь от танцоров и прикрываю глаза – слишком похожи маски, слишком знакомы движения тел. Ну их, в самом деле.

Потом нас повели в обход храма к его западной стене. Там, между двумя старыми оливами – интересно, как деревья могли уцелеть при строительстве? – стоял жертвенник, над которым возвышалась каменная бычья голова. Немолодой жрец с родимым пятном во всю щеку забубнил невнятицу – я не вслушивался и очнулся, когда получил чувствительный толчок в спину от кого-то из своих. В руках обнаружилось тяжеленное золотое блюдо, наполненное плодами и злаками, а жрец ловким ударом по голени заставил меня опуститься на одно колено и зашептал на ухо слова на незнакомом языке.

Рот сам, помимо воли, стал повторять непривычные шипящие и гортанные звуки. На минуту почудилось, что бык с барельефа смотрит мне прямо в лицо. Или не почудилось? Глаза зверя начали наливаться красным светом, метать искры, изо рта и ноздрей пошел дым. Позади кто-то испуганно вскрикнул. Я оторопело моргнул и, оторвав взгляд от бычьей морды, увидел мальчишку лет десяти, который, скорчившись в закутке между жертвенником и стеной храма, возился там, сопя от усердия. Наружу высовывались то измазанная пятка, то острый ободранный локоть.

Жрец, похоже, впал в молитвенный экстаз и не заметил, как я стащил с роскошного блюда горсть оливок. Каменному быку все равно, а мне для дела. Я швырнул оливкой в пацана и попал. Он вздрогнул, недоуменно огляделся по сторонам и вернулся к прерванному занятию. Еще несколько попаданий ничего не изменили в расстановке сил. Тогда, изловчившись, я стянул с жертвенника яблоко (совсем маленькое, я же не чудовище).

Этот метательный снаряд вынудил парнишку подскочить с возмущенным воплем, на траву посыпались щепки и сухие ветки. Я еле удержался, чтобы не расхохотаться в голос – до того потешно выглядела его испуганная мордочка. Обалдело моргающий жрец только подливал масла в огонь – в переносном смысле. По крайней мере, стало ясно, что дым из бычьих ноздрей – не плод моего воображения.

День тянулся нескончаемой нитью, будто пряха Клото задалась целью его обессмертить. Сумерки густели неохотно, делая кому-то большое одолжение и раздумывая, что бы попросить взамен. Вместе с темнотой пришла тоска и взялась за меня всерьёз. Как и обещал Астерий, нас разместили при храме – видимо, в бывшей кладовой. Неистребимый запах пряностей тревожил обоняние. Спят ли мои спутники? Я уже успел шепнуть им, чтобы завтра держались поближе ко мне, особенно после состязаний. Немножко рассказал про Лабиринт и план побега. А самому при этом хотелось выть на луну на пару с какой-нибудь бездомной псиной, обиженной судьбой и людьми, или плюнуть на все и пойти знакомой дорогой в подземелья.

Открыть дверь, попросить рабов нагреть воды, смыть с себя дурацкое масло, упасть на ложе в родное тепло – и пропади оно все пропадом! Минос, Лабиринт, Игры, клятвы, боги, жертвы… зачем? Я уеду управлять государством и растить наследников, Астерий останется бродить тенью по дворцу и изредка муштровать новобранцев. Будущее явственно пованивало тухлой рыбой.

Я встал и вышел во двор – раз уж не могу уснуть, так хоть воздухом подышу. Луна издевательски подмигивала с небес: скучаешь, красавчик? Привыкай! Оливы насмешливо шелестели листвой: не спится, дружок? Ветер хватал за плечи, ерошил волосы на затылке холодной ладонью: тебе одиноко, мальчик? Ночная птица пронзительно вскрикнула где-то над головой: радуйся, Тесей, сын Эгея!

- Радуйся, Тесей, сын Эгея, - а это уже не птица. Бледное узкое лицо как будто светится в темноте, черное покрывало вышито звездами. Нюкта-ночь спустилась на землю поговорить со смертным?

- Радуйся, Ариадна, дочь Миноса.

Молчание – терпкое, как старое вино – разливается в воздухе, каплями оседает на губах, сушит горло. Молчание дрожит серебристой струной Орфеевой лиры, заставляя окружающих напряженно вслушиваться в тишину. Но отточенное лезвие чужого голоса рассекает струну наотмашь, и молчание, обиженно взвизгнув, с оттяжкой бьет невежу по губам.

- Скажи мне, Тесей, исполнишь ли ты свою клятву? Возьмешь ли меня с собой в Афины, назовешь супругой перед богами и людьми? – голос холодный и ломкий, у слов острые края, тронь – обрежешься.

- Но… Ариадна, что заставило тебя подумать, будто я собираюсь нарушить обещание? Разве я дал повод подозревать…

Нетерпеливый взмах рукой, и звезды с покрывала взлетают вверх, чтобы снова упасть на землю.

- Не увиливай от ответа, трезенец. Сейчас нить твоей жизни – в моих ладонях! – боги, да она вот-вот заплачет! Я делаю шаг по направлению к тонкой фигурке, но та отшатывается – и лезвие ножа тускло блестит в лунном свете. Ну и ну!

- Да, Ариадна, я исполню клятву. Призываю в свидетели ночь и ветер и повторяю, что женюсь на тебе и увезу в Афины. Скорее звезды осыплются с небосвода, чем я изменю данному слову.

Колки на лире ослабевают, позволяя вдохнуть полной грудью. Нож с жалобным звоном падает на каменные плиты. Плечи вздрагивают, руки устремляются навстречу, но тут же отдергиваются назад.

- Ну что ты, маленькая, что ты… - слова царапают горло, во рту – сухое каменное крошево, но молчанию нельзя позволить подняться с колен.

- Я не могу без тебя, слышишь? - горячечный сбивчивый шепот обжигает кожу. - Никому тебя не отдам – ни человеку, ни богу, ни зверю. Отец ругался, грозил запереть меня в храме Гестии, если не выброшу дурь из головы. А мне все равно. Я так боялась, что ты… что он… что из-за него ты отвергнешь мою любовь, а она сказала…

- Подожди. Кто «он»? Кто «она»? Я ничего не понимаю!

Тянусь к Ариадне: успокоить, приласкать, но она отрицательно качает головой.

- До окончания завтрашних церемоний ко мне не должны прикасаться мужские руки, иначе Великая мать разгневается. Впрочем, она и так…- нервный смешок. - Астерий велел кое-что тебе передать. Но когда я сказала Дите, куда иду…

- Кто такая Дита?

- Моя служанка. Помнишь, она провожала тебя к месту нашей последней встречи? Так вот, Дита начала плакать и причитать, что ты недостоин быть прахом у моих ног, потому что она своими глазами видела, как вы с моим братом… - скулы вспыхивают румянцем, заметным даже в темноте. Но Ариадна находит в себе силы закончить: - …целовались.

Сердце пропускает удар. Она не могла нас видеть! Пробраться в подземелья к Астерию невозможно, а в лесу мы были одни... или все-таки?

- И ты опять поверила всяким глупостям? – голос звучит уверенно и насмешливо, ни одной фальшивой ноты.

- Она сказала, что ходила в лес к дальнему источнику за целебными травами, но, услышав рычание и звуки борьбы, испугалась и спряталась в кустах. Через несколько мгновений на поляне появились двое: ты несся впереди, а за тобой гнался мой брат. Дита хотела уже бежать во дворец и звать на помощь, но ты, обернувшись, толкнул Астерия в грудь, вы упали и покатились по траве. Она решила, что один из вас сейчас отправится в Аид, но вы занялись отнюдь не дракой.

Гадес побери эту девчонку, ее рассказ слишком похож на правду!

- Я поверила, да! Потому что пряталась на верхних трибунах и подглядывала за тренировками. За тобой… за вами. Ты очень легко краснеешь, Тесей – знаешь?

- Послушай, я… восхищаюсь твоим братом, он очень… сильный. Не только телом, я имею в виду, - ох, вот сейчас бы не залиться краской. - И всегда о тебе заботится. Это ведь он придумал, как нам с тобой сбежать с Крита. Тебе следовало бы больше ему доверять.

- Я знаю, знаю, но… впрочем, теперь я уверена: все будет хорошо. Подними нож – в Лабиринте тебе понадобится оружие. И еще – вот, - из-под накидки пугливым зверьком выпрыгивает ладошка, сжимающая… клубок? - Астерий сказал, что ты наверняка забудешь про веревку. Он угадал?

- Твоего брата следовало бы наречь Тиресием, хоть он и зрячий, - бурчу себе под нос. Все-таки хорошо, что к Ариадне нельзя прикасаться – сейчас я совершенно не расположен к нежностям.

- Мне пора. До встречи, любимый. Я принесу жертву Нике, чтобы она даровала тебе удачу. Умоляю, береги себя!

Тонкий силуэт растаял в темноте. Я, не торопясь, возвращался обратно в дом, а в голове ночной бабочкой билась запоздалая мысль: «Служанка не могла видеть нас с Астерием и остаться в живых, потому что целоваться в маске невозможно…»

Пронзительный звук флейты возвращает меня из дня вчерашнего в день нынешний, на переполненный стадион. Сейчас в царскую ложу войдет Минос, и состязания начнутся. В противоположность Афинам, здесь почетные места подняты высоко над землей, а беднота толкает друг друга локтями возле самой арены. Оно и понятно – близкое знакомство с быком приятным не назовешь.

Мы толпимся под южной трибуной, возле бычьих загонов. Рядом переминаются с ноги на ногу местные. Главный претендент на победу высок – выше меня на полголовы – строен и черняв. Презрительно оттопыренная губа и полуприкрытые глаза не могут скрыть ликование – ему шепнули, что Астерия на Играх не будет. Нас он в расчет не берет и мысленно примеряет на себя лавровый венок.

Смешливая рыженькая девушка шепчется со смуглой черноглазой подружкой, розовея от смущения. Подружка поворачивается и оценивающе осматривает меня с ног до головы, потом безразлично пожимает плечами. Рыжая, упрямо мотнув головой, направляется в мою сторону, но тут звучит условленный сигнал – нам пора. Напоследок мне достается ободряющая улыбка, на которую я не успеваю ответить.

Торжественный проход вдоль трибун, церемониальный поклон правителю – и бронзовые ножницы мойры Атропос отрезают все лишнее, оставляя только круг арены и черную пасть бычьих ворот, откуда на свет появляется огромная лоснящаяся туша. Обманчиво неторопливые движения, налитые кровью глаза, под шкурой бугрятся узлы мышц – воплощение древнего божества ждет своих жрецов.

Один из критян бросается навстречу быку, прыжок – и зверь, всхрапнув, начинает привычный бег по кругу под гул и выкрики с трибун. Говорят, в начале прыгать легче – животное еще не распалилось, не набрало скорость. Признанные мастера никогда не идут первыми – это удел новичков. Наверное, критянин и есть новичок – его хватает только на полкруга, а потом он неловко соскакивает на землю, подворачивает ногу, и ловцы быстро уводят его в сторонку. Правила здесь простые: не продержался круг – выбываешь из состязаний.

Следующая фигурка – теперь уже девичья – взмывает в воздух. Серебряные бубенчики, вплетенные в рыжую гриву, звенят задорно и весело. Я невольно улыбаюсь, глядя на точные и уверенные движения. В этот момент луч солнца, отразившись от полированного зеркала какой-то модницы, вздумавшей поправить прическу, бьет плясунье прямо в глаза. От неожиданности девушка вздрагивает, неуклюже взмахивает руками и падает на песок – почему-то навзничь, как подстреленная из лука птица.

Ловцы бросаются к ней, но бык, привлеченный суетой, разворачивается и несется прямо на людей. Если ловцам не удастся одновременно схватить его за рога… не удается. Один отлетает к трибунам, отброшенный взмахом лобастой головы, второй отбегает в сторону сам, а медь волос, рассыпавшихся по песку, стремительно превращается в киноварь.

Раненых (раненых ли?) уносят прочь, быка возвращают в загон. Слуги торопливо засыпают неопрятное кровавое пятно на земле. Один из бубенчиков откатывается прямо к моим ногам случайным подарком от той, чье имя я так и не успел узнать.

Дальнейшие события ветошью расползаются в руках, разноцветные обрывки топорщатся нитками. Вот заходит на прыжок первый из нашей команды, забияка и балагур Акант. Ногти впиваются в ладони – я молюсь только об одном: чтобы никто из афинян не покалечился. При мысли, что придется оставить на Крите кого-то из своих, во рту появляется горький привкус, и я запрещаю себе думать вообще. Краем сознания отмечаю звук трубы: Акант прошел.

Вот чернявый гордец, рисуясь, с ленивой грацией выходит в круг и каким-то змеиным движением перетекает на спину зверю. Мне становится неприятно, и я отвожу глаза.

Одна из афинянок – Иокаста – прыгает, но неудачно, и повисает на рогах, вцепившись в них руками и ногами. Я сам бросаюсь на помощь ловцам, но на сей раз они действуют слаженно и четко. Пара синяков и ушибленное колено – какие пустяки! От собственного прыжка в памяти не остается ничего кроме острого запаха мускуса и пота.

Число состязающихся на арене тает: десять, девять, потом сразу семь… наконец мы остаемся втроем: я, местный чемпион и смуглянка – подружка рыженькой. Арбитр объявляет, что победителем будет считаться тот, кто продержится на бычьей спине большее количество кругов. Мы тянем жребий – я прыгаю вторым.

На арену выпускают новое животное. Красавец – черный, как смоль, с белым пятном на лбу, отдохнувший и злой. В который раз за этот день звучит труба, и девчонка решительно встряхивает волосами, начиная разгон. Она прекрасно держится: высокая, гибкая, с маленькой грудью и сильными руками – не плодородие, не материнское начало, но юность и безрассудный порыв к небесам. Вот только я вижу: ей не справиться. Отчаяние и боль за подругу вырастили крылья у плясуньи за спиной, а такие крылья недолго служат своему хозяину. Два круга, два с половиной – и бык стряхивает раздражающую тяжесть со спины, к счастью, не себе под ноги.

Моя очередь. Я изо всех сил пытаюсь почувствовать зверя, врасти в его шкуру. Чтобы выиграть, нужно самому стать быком – так говорил Астерий. Это у меня четыре копыта и пара острых рогов, это с моих боков падают клочья пены, это меня двуногие мягкотелые существа выгнали из стойла себе на потеху. Сигнал я не слышу – скорее, ощущаю, как толчок в спину, и бегу навстречу своему отражению. Взлетаю, раскинув руки – неведомое существо, пьяное вином азарта и смерти. Ветер свистит в ушах, ветер продувает меня насквозь, унося прочь все, мешающее летать. Крик, рев – мой, быка, толпы – гремит с небес бронзовым гонгом, потому что в центре хаоса неоткуда взяться словам.

Наконец вихрь стихает и бережно опускает меня обратно на арену. Арбитр, не в силах перекричать толпу, показывает мне на пальцах: семь кругов. Это очень хорошо, но последнее слово – за моим соперником. Презрительная усмешка уголком рта, салют зрителям поднятой рукой – и вот уже бык несет его вдоль трибун, забыв о нашем недавнем единении. Пять кругов… шесть… я еле сдерживаюсь, чтобы не кусать губы… семь… восемь… восемь с половиной!

Оглохнув от неистовых воплей, я, не в силах, пошевелиться, смотрю, как победитель небрежно соскакивает на землю и идет к царской ложе. Шаг, еще один – и вдруг ноги у чернявого подламываются, по телу пробегают сильные судороги, изо рта выплескивается кровь. Он падает на колени головой в песок и больше уже не встает, несмотря на усилия подскочивших слуг. Ничего не понимаю, но позволяю увести себя прочь из круга. Я устал, вымотался и пока не способен испытывать никаких чувств, даже самых примитивных – хвала богам.

Опять сидим под трибунами и ждем. На арене суетятся какие-то люди, зеваки недовольно шумят, но никто не расходится. Солнце, кажется, тоже застыло на небосводе – Гелиос, неужто и тебе любопытно? Внезапно гул стихает. В царской ложе снова появляется Минос и делает кому-то знак. Вперед выходит глашатай с пергаментом и объявляет, что лекари осмотрели труп Ликия из Хании (надо думать, это и есть мой соперник… в смысле, был) и установили, что умерший принимал зелье из пыльцы золотого лотоса. Кувшинчик с остатками снадобья был обнаружен в личных вещах Ликия.

Трибуны дружно ахают. Я недоуменно оглядываюсь – подумаешь, зелье. Мои соотечественники тоже выглядят растерянными. Черноглазая плясунья, сидящая неподалеку, раздраженно дергает плечиком и наклоняется к моему уху:

- Пыльца золотого лотоса ненадолго усиливает телесную мощь, но угнетает дух. Ее можно использовать только в священных мистериях Богини-Матери, а простым смертным даже касаться ее – преступление. Ликий – дурак, раз решился на такое. Поэтому…

«… поэтому звание победителя присуждается афинянину Тесею, сыну Эгея!» - доносится с арены.

- Иди, герой, принимай свою награду, - уголки бледно-розовых губ чуть заметно приподнимаются. - Агриппа была бы за тебя рада… иди!

Я выхожу под безжалостные солнечные стрелы, унося с собой еще одну улыбку подруги по танцам со смертью, как найденный в детстве на берегу реки блестящий камушек.. Единственную настоящую драгоценность.

 Отправлено: 22.07.07 00:40. Заголовок: Re:

Оно не бечено покамест (по техническим причинам), звиняйте.

 Отправлено: 22.07.07 01:11. Заголовок: Re:

Visenna
Бечено, не бечено. проглотила, не заметила. И еще хочу.
Эх, уже страшно становится. Жаль мне Астерия до невозможности. Да и Ариадну тож.

 Отправлено: 22.07.07 14:26. Заголовок: Re:

Visenna

а Веста - это так надо ?

 Отправлено: 22.07.07 20:44. Заголовок: Re:

Lantana
Да уж, попадешься богам под руку - домой не приходи :)

sculd
Гестия, конечно. Спасибо.

 Отправлено: 22.07.07 22:13. Заголовок: Re:

Visenna

не за что. Вам спсибо за вкуснятину

 Отправлено: 23.08.07 14:20. Заголовок: Re:

Антистрофа шестая. Минотавр.

Кровь стучит в висках – быстрее, быстрее, быстрее! Ну почему люди не летают как птицы? Столько всего надо успеть, а ожерелье дня прямо в руках рассыпается на минуты-бусины. Я роняю их одну за одной, и они мгновенно забиваются в невидимые щели – пойди отыщи! Сжимаю ладони плотнее, но бусины все равно находят пути для бегства – лапки отрастили, что ли?

Первым делом – к морю. Тесей сотоварищи по воде ходить, к сожалению, не умеют, значит, необходим корабль. Афинская эйкосора сиротливо коротает время на берегу в окружении старых рыбачьих лодок, сетей и прочего хлама в стороне от главной торговой гавани. Но спустить ее на воду – полдела. Нужны гребцы. Когда ахейцы покидали отчий дом, на веслах сидели критяне – иначе ищи потом данников по Кикладам, заглядывай за все островки. Двадцать весел, на каждое – по два человека… сколько получится? А «жертв» всего четырнадцать, от триеры им не уйти даже под парусом. Да и что там за парус – тьфу, название одно.

В этом деле мне, сам того не ведая, очень помог Минос. Скоропостижно скончавшиеся сидонцы оставили после себя наследство: провонявшую тухлятиной лоханку и рабов. Корабль сожгли – кому он сдался? – а вот пленников отец подарил мне в качестве «военного» трофея. Эту весть принес все тот же коротышка дамат, опасливо кося взглядом на приснопамятные копья. Я собирался гордо отказаться от царской милости (куда мне еще рабы? что с ними делать?), но Дедал, случившийся рядом, вовремя меня остановил. Так что я превознес до небес отцову щедрость, спровадил посланника, а после шумно и при свидетелях передарил живое имущество обожаемому наставнику. Наставник покряхтел, почесал в затылке и решил обучить рабов гребле, а затем продать на галеры первым же заезжим работорговцам.

Так мы и прибыли в гавань: я, Дедал и кучка затравленно озирающихся чужеземцев. Сидонцы собирали их с бору по сосенке: финикийцы, нубийцы, илионцы, ахейцы… и ни одной девушки, что мне было только на руку. Прошествовав под удивленными взглядами шумной разномастной толпы приезжих и местных зевак к эйкосоре, мы организовали ее спуск на воду – благо бревен для катков вокруг имелось в избытке. В разгар действа к нам подошел десятник из портовой охраны, сочувственно поцокал языком и предложил выделить пару солдатиков «в помощь» – подгонять плетьми негодный сброд, который мы собираемся посадить на весла. Дедал рассыпался в благодарностях, но посетовал, что назад в гавань мы сегодня уже не вернемся, а, значит, доблестные стражи не смогут приступить к несению службы, чего он, Дедал, как царский советник ни в коем случае не приветствует. Да, кстати, скажите-ка, уважаемый, почему у вас вместо форменного плаща – голое пузо, а шлем заменяет легкомысленная тряпочка на голове? Вне сомнения, сегодня исключительно жаркий денек, но главная торговая гавань является, можно сказать, лицом Крита, и очень огорчительно наблюдать оное лицо не приведенным в надлежащий вид…

К концу этой тирады доблестный страж проклял все на свете, уже не чая вырваться из лап моего наставника живым. Осторожно пятясь назад, он кивал, бормотал что-то себе под нос и явно высматривал щель, в которую можно было бы провалиться и избавиться от этакой напасти. Дедал делал вид, будто не замечает его маневров. Когда десятник удалился на приличное расстояние, царский советник крикнул ему вслед:

- И вообще, не стоило беспокоиться – я озаботился надлежащей охраной! - и указал в мою сторону.

Я с важным видом прохаживался вдоль цепочки усердно пыхтящих рабов, изредка порыкивая на нерадивых. Естественно, без маски – не хватало еще устроить переполох в порту. На мне был глухой шлем, закрывающий все лицо целиком, оставляя только небольшую щель для глаз. В нем и впрямь было невыносимо жарко, зато никто не визжал и не падал в обморок. Подумаешь, ретивый вояка нацепил на голову горшок – может, он ему ума прибавляет? Облегченно выдохнув, непрошеный доброхот удалился так быстро, как только мог, наверняка дав себе зарок не подходить к царским советникам на полет стрелы.

Наконец эйкосора спущена на воду. Я рассадил рабов по скамьям и стал обучать необходимым командам. Гребцы должны действовать слаженно и строго в такт, иначе длинные весла будут сталкиваться и ломаться. Для этого обычно используют барабан или флейту – с их помощью задается и меняется ритм. Оказалось, что кое-кто из пленников знаком с мореходной наукой. Слава Колебателю Земли! Целый корабль новичков – это был бы явный перебор.

С трудом выйдя из гавани – Дедал, заняв место кормчего, только посмеивался над моими отчаянными воплями – мы двинулись в сторону той самой бухточки, где произошла памятная встреча с сидонцами. Там я собирался сойти на берег, потому что во дворце меня с нетерпением ждали неоконченные дела. Дедал обещал еще немного погонять гребцов для пущей уверенности в удачном исходе предприятия. Рабам я объявил, что если получится уйти от погони и благополучно доставить Тесея в Афины, то им будет дарована свобода, а желающим – афинское гражданство. Думаю, цена вполне справедливая, к тому же теперь они станут стараться не за страх, а за совесть.

На берегу ждала колесница в сопровождении парочки моих ребят. Они должны были остаться здесь и проследить за порядком, чтобы кораблику не вздумалось отправиться в вольное плавание раньше срока. Оставив Дедала за старшего, я поспешил домой – время близилось к вечеру, а мне еще настоятельно требовалось поговорить с сестренкой.

Стащив с головы шлем, я с облегчением вздохнул. Даже опостылевшая маска казалась благословением после пытки этим кувшином. Говорят, Арей Эниалий носит точно такой же. Не знаю, не знаю, по мне так бог войны мог бы подобрать себе что-нибудь получше…

Теперь следовало найти Ариадну, знать бы только, где.

Через час выяснилось, что верховная жрица как сквозь землю провалилась. Ее не было ни в собственных покоях, ни в храме, ни у бассейна с золотыми рыбками, ни… Да куда же она могла подеваться? Без сестрички план побега грозил развалиться. А если она передумала? Ветер ведь в голове – стало жаль уезжать: папа, мама, любимые куклы…

Злость и усталость пополам с тревогой ворочались в груди, царапаясь острыми углами. Ноги сами по себе несли меня по лабиринту узких коридоров, пока не остановились у неприметной двери на женской половине дворца. Вздрогнув, я очнулся от задумчивости – рука привычно поднялась, чтобы надавить на потайной рычажок, но ладонь бессильно скользнула по полированному дереву. Зайти? Не стоит? Зачем я сюда пришел? Может, лучше… Тело решило за меня. Со второй попытки пальцы нащупали нужную завитушку, и дверь открылась.

Наверняка в комнате что-то изменилось со времени моего последнего визита. Кажется, не было массивного бронзового светильника в виде цветка лотоса, занавеси над кроватью имели более светлый оттенок, а в воздухе не колыхался маслянистый аромат финикийских благовоний. Но одно осталось неизменным: женщина в темном покрывале, выпрямив спину, сидела в резном деревянном кресле возле окна, и звук моих шагов, как и прежде, не потревожил ее. Сняв маску, я опустился перед креслом на колени, взял в ладони неподвижную руку обитательницы комнаты и прошептал:

- Радуйся, мама.

Я совсем не знаю, какой ты была. Веселой и приветливой? Надменной и неприступной? Теплой, как весенний полдень, или ледяной, как горный ручей? Мне никто не рассказывал о тебе, даже Дедал. Отмалчивался, уводил разговор в сторону. Я слышал, ты считалась его ученицей и предметом тайной страсти, и кто поручится, что ученица не отвечала учителю взаимностью? Отец… к нему я и сам боялся подходить. Болтали разное: будто Миносу, не пропускавшему мимо ни одной смазливой мордашки, сумасшествие жены было только на руку – Верховная жрица легко могла развестись с неугодным супругом путем ритуального убийства последнего. А теперь царь и развлекается в свое удовольствие, и о законных наследничках не забывает – вон, троих успел настрогать после рогатого ублюдка.

Я виноват перед тобой, мама. Если бы моя смерть могла вернуть блеск твоим глазам, я умирал бы почти счастливым. Жрецы в храме говорили, что Посейдон, сохранив жизнь матери своего ребенка, не сумел спасти ее рассудок. Не сумел – или не захотел? Боги играют смертными куклами, лепят человечков из глины, силой или обманом врываются в чужие спальни, забывая о потомстве еще до его появления на свет. Боги по-родственному предают и обманывают своих детей, внуков и племянников, упоенно толкаясь на небесном насесте – места мало, да и корма на всех не хватит. Боги с интересом обрывают ручки-ножки смешным козявкам, наказывая тех за собственные грехи и ошибки, а козявки упорно кичатся друг перед другом количеством серебряного ихора в своей крови. Где найти такого менялу, который вынет из моих вен порченое серебро?

Почему у тебя слезы? Не надо, мама, не плачь, пожалуйста. Твой сын – хороший мальчик. Спит, кушает, убивает плохих дядей, вовремя раздает долги. Осталось отдать последний. Жизнь – моя жизнь – не слишком большая цена за несколько дней счастья, особенно если счастье – настоящее.

Прощай.


Я вышел из комнаты и нос к носу столкнулся с запыхавшейся Ариадной.

- Куда ты так торопишься, сестренка? Или мне следует спросить – откуда?

Удивленный взгляд в ответ.

- Астерий? А что ты делал у мамы?

Что делал? Попрощаться заходил, но этого я говорить не буду.

- Тебя искал. Ты, вроде бы, завтра в Афины отплываешь… Или передумала?

- Нет, не передумала! И, между прочим, не сижу сложа руки, а… - Ариадна прикусила язычок.

- Интересно. И что же ты успела натворить своими ручками?

- Я… неважно. Приносила жертву.

- Где? Я облазил все храмовые кусты, подкарауливая жрецов. Никто тебя не видел.

- Разве моя вина в том, что они слепые?

Врет. Краснеет, отводит глаза, но врет. Губы поджала – явно решила не признаваться до последнего. Ох, да за что же мне это наказание?

- Знаешь, я не собираюсь тебя пытать. Просто имей в виду: если что-то пойдет не так, то времени на исправление ошибок уже не будет. А сейчас пойдем ко мне, только быстро.

- Зачем?

- Расскажу тебе сказку на ночь! Про старика, старуху и жертвенную лепешку!

Я обогнул строптивицу и пошел прочь, не оглядываясь. Очень скоро сзади послышались звуки шагов и рассерженное сопение – и это было намного лучше, чем бесплодные пререкания посреди коридора. У меня в комнате сестрица попыталась изобразить мотылька – начала бестолково метаться между кроватью, столом и креслами, так что пришлось прикрикнуть. Подействовало: Ариадна упала на сиденье одного из кресел и подняла на меня несчастные покрасневшие глаза, взмахом ресниц пригасив мое раздражение.

- Астерий, прости меня… я боюсь. Весь день сама не своя, места себе не нахожу. Собираться надо – все из рук валится, забываю, куда и за чем пошла, возвращаюсь обратно – и все сначала. Два флакона с притираниями разбила, в комнате теперь дышать нечем. Куда-то засунула любимый гребень, сломала подвеску – серебряную такую, с бирюзой. Глупая я, да?

- Если только совсем чуть-чуть. Не плачь, сестренка, времени нет. Запоминай: из Лабиринта ахейцы выйдут возле малых ворот, за конюшнями. Там будут стоять три-четыре колесницы. На всех, конечно, не хватит, так что они – для женщин и раненых. Остальным придется пробежаться. Гоните к гавани. За старым масличным жомом влево отходит тропинка – она выведет вас к бухте, где ждет эйкосора. Колесницы заберут мои ребята – Каллий и Ксант, – а вы быстро грузитесь и отчаливайте к Наксосу. Учти, народу на корабле много, а с едой туго. Возьми с собой вяленую козлятину и мешок изюма – три дня как-нибудь протянете. Водой запасетесь на острове. Как только проведете свадебный обряд, сразу же снимайтесь с якоря и идите к Афинам. Оставишь на Наксосе парочку доверенных слуг – встречать разъяренного Миноса и поздравлять с бракосочетанием дочери. Так что бери кого не жалко, а то папа от большой радости и прибить может под горячую руку. Все понятно?

Ариадна с усилием разжала нервно стиснутые пальцы и кивнула.

- Хорошо. Когда совсем стемнеет, пойдешь в храмовую пристройку, где пленников разместили – знаешь? Передашь Тесею вот это, - небольшой сверток упал девушке на колени. - Спорю на что угодно – про веревку он забыл.

Я отошел к столу и без нужды начал переставлять с места на место какие-то чаши, флаконы, шкатулки… откуда они здесь взялись, хотел бы я знать? Зато есть, чем занять руки.

- Ты… любишь его? - тихий вопрос вонзился кинжалом под лопатку.

Люблю? А что такое – любить? Разве можно любить или не любить воздух, которым дышишь, воду, которую пьешь?

- Я хочу, чтобы ты была счастлива, Ариадна, запомни это. И – прощай.

Она порывалась мне что-то сказать, остановить, но я стрелой вылетел наружу. Надо было успеть переделать еще множество дел – например, полюбоваться закатом. Когда еще доведется?..


Утро следующего дня началось в бычьем загоне. Во-первых, стоило проследить за осмотром животных – больной или раненый зверь не должен попасть в круг; а во-вторых… не из царской же ложи мне состязаниями любоваться. О крошечном закутке под трибунами почти никому не известно, как и о том, что через дырку, продолбленную в стене кем-то на редкость любопытным, прекрасно видно золотое блюдо арены. Смотреть, правда, пришлось согнувшись в три погибели. Но в тот миг, когда жрецы и жертвы вышли к вопящей толпе, собираясь сыграть в чет-нечет со смертью, я перестал быть – превратился в песок под ногами людей и животных, в солнечные стрелы, падающие с неба, в крик, вылетающий из сотни глоток. Давай, трезенец, давай, сукин сын, ты же можешь, я знаю! Ну же!

Самонадеянный красавчик из местных привлек мое внимание, когда в кругу осталось около десятка плясунов. Он вел себя так, будто победа уже у него в руках: презрительно посматривал на соперников, скривив губу, и улыбался собственным мыслям. Но я заметил пару взглядов, украдкой брошенных на царскую ложу – и в эти моменты на его лице отчетливо проступало скрытое торжество. Неужели Минос… нет, он не стал бы вмешиваться в ход состязаний, нарушая божественный промысел. Тогда – что?

Тонкий комариный звон в ушах нарастал исподволь, песок на арене вспыхнул нестерпимым блеском, вынуждая зажмуриться, и видения камнепадом обрушились на мою многострадальную голову.

…Морская гладь слепит глаза тысячью солнечных бликов. Или это слезы застят взор? Плечи совсем занемели, но останавливаться нельзя – будет погоня. Эол-ветродуй, смилуйся, пошли попутный ветер! Икар, мальчик мой, что ж ты так…

…Разноцветный мрамор бассейна. Вода с растворенными в ней благовониями исходит паром, гонит из тела усталость. Предатель Дедал здесь, на Сицилии, ему не уйти от возмездия – Кокал не захочет ссориться с Критом из-за одного беглеца. Надо будет только… поток кипятка накрывает с головой, не давая ни вдохнуть, ни выплеснуть криком нестерпимую боль...

…Вечереет, над морем собираются тучи. Поднявшийся ветер толкает в спину, под ногами волны остервенело подгрызают каменную тушу утеса. Как и вчера. Как и десять дней назад. Ожидание – пытка. Бесплодное ожидание – кара небес за неведомые грехи. Все равно нельзя позволить себе скатиться в отчаяние, надо просто ждать. Раздражающая соринка в глазу заставляет моргнуть раз, другой… о, боги! Это корабль! Еще немного, и… Солнечный луч, прорвав облачную завесу, высвечивает силуэт эйкосоры с черным парусом. Черным! Сердце прошивает длинная игла, шаг вперед – и ветер, воспользовавшись случаем, отправляет пошатнувшееся тело в объятия воды, соленой, как слезы…

Вынырнув из пророческого бреда, я обнаружил себя лежащим на полу все в той же каморке. Голова гудела, словно кто-то невежливо огрел меня по затылку дубиной. Я даже потянулся было пощупать, но тут на арене завопили так, что меня подбросило с пола прямиком к смотровому отверстию. Чернявый красавчик стоял в центре круга, надменно задрав подбородок, толпа бесновалась, а Тесей выглядел так, будто собирался упасть, но еще не решил, в какую сторону. Пока я соображал, что могло произойти, чернявый покачнулся и сломанной куклой осел наземь. К нему бросились арбитры и рабы, но я смотрел на царскую ложу – Ариадна даже не пыталась стереть с лица темное, злое торжество.

Несколько вечностей, прошедших до появления глашатая, я провел, тупо уставившись в стену. В висках копошилась целая стая назойливых «если». Если видели, как сестрица приходила к этому несостоявшемуся победителю… Если остались какие-нибудь следы… Если девчонка просила о помощи кого-то из слуг… или жрецов… Интересно, чем она его опоила? Скользкая тревога по-лягушечьи прыгала в желудке. А я тоже хорош – надо было прижать Ариадну к стенке и не выпускать, пока не признается. То-то она вчера глаза прятала!

Тишина снаружи положила конец моим терзаниям. Ликий из Хании… установили… пыльца золотого лотоса… Сумасшедшая! Собственными руками бы придушил, клянусь небом.

Клокоча от злости, я выскользнул из каморки и направился к подземельям – меня ждал Лабиринт.