|
Отправлено: 29.10.07 11:03. Заголовок: Re:
* * * Все последующие дни прошли как в тумане. Алан, будто провалившись в прострацию, больше молчал, напряженно и горько что-то обдумывая – но хотя бы, вопреки всем предположениям, не пытался сбежать или устроить очередной бессмысленный бунт. Равнодушно принимая и исполняя любые указания, он варился в собственных мыслях, словно его и впрямь перепугала качнувшаяся перед носом стихия. Хотя – когда Прюэтта хоть что-то пугало. Во что бы он ни был там погружен, дергать его сейчас, когда вокруг все еще бесновалось нечто, едва не спалившее Алана изнутри… Натан не был уверен, что «нечто» больше не способно причинить вред – огненному магу, Мерлин бы побрал их способности, и впрямь виднее, и, раз они остаются здесь, значит, воздействие еще есть. Провоцировать, рискуя выбить мальчишку из хрупкого равновесия, не хотелось совершенно. Провоцировать, настаивая на немедленном возвращении – тоже. Натан слишком хорошо помнил удушливый жар, наполнивший тусклый гостиничный номер, зыбкое марево стоячего воздуха – и темные от полопавшихся сосудов белки невидящих глаз, бездумно подрагивающие ресницы, пересохшие губы, шевелящиеся в беззвучном крике. Если до этой минуты его колотило от едва сдерживаемой ярости – на Алана, на Гарри Поттера, отпустившего сюда в одиночку юнца, которому еще и восемнадцати не исполнилось – то в комнате ярость схлынула, оставив только мгновенно накатившее беспомощное и одновременно свирепое желание. Вцепиться и держать, целуя влажные от слез веки, прижать к себе, утащить отсюда немедленно, не теряя ни доли секунды, спрятать и не отпускать. Раз тот сам не в состоянии помнить, что чем чревато. Алан точно не был в состоянии, никогда. Едва придя в себя и отлежавшись, пришибленный и сосредоточенно покусывающий губы, потащил Натана в ресторан, буркнув, что голоден, как гиппогриф – скрипеть зубами и доказывать, что на людях магам лучше не появляться, представлялось таким же бессмысленным, как и заводить разговоры о возвращении домой. Ему хотелось пройтись и подышать воздухом – и что ты тут возразишь, если альтернативой может стать повторение полукоматозного состояния, из которого ты едва его вытащил? Но если это хоть как-то можно было понять и объяснить, то нахальный треп с наблюдателями, которых Алан почуял в зале ресторана мгновенно, не вписывался уже совсем ни во что. Не то чтобы Натан был так уж отчетливо против людей. Скорее – припоминал, как едва не довел до инфаркта попавшегося под руку аврора, когда переместился в это забытое Мерлином место и попытался вытрясти из первого же причастного человека, куда именно увел портключ мага, появившегося чуть раньше. Беспечно выбалтывая то, чего люди понять все равно не могли, никогда и никак, заигрывая со сгорающим от желания разузнать побольше аврором, при ближайшем рассмотрении оказавшимся аналитиком местного Аврората, Алан снова ходил по лезвию ножа, ежесекундно рискуя свалиться в пропасть и свернуть себе шею. Решивший еще раз поиграть в опасные игры с собственной шкурой, он только меланхолично улыбался в ответ на каверзные вопросы и задавал свои – за которые Натан свернул бы ему шею лично, будь они дома. У Прюэтта напрочь отсутствовало чувство меры, когда заходила речь об опасности. Или, похоже, в него так никогда никто и не попытался вбить кое-что, чем маг должен обладать по определению. Если, конечно, хочет остаться в живых, а не только вписать свое героическое имя в историю. Перед отъездом Алан то ли окончательно потерял последние крохи рассудка, то ли снова не смог удержаться и не выпендриться – Натан толком никогда не понимал, где одно переходит в другое и как различить, что именно сейчас им движет. Зачем было обмениваться адресами, намекая на возможность переписки? Смысла в подобных действиях не было ни малейшего. Кроме еще одной реализации все того же идиотского желания огненных магов до бесконечности щекотать нервы себе и ситуации, нарываясь по полной, где только замаячила возможность. Мальчишка мало того что влез, куда не следовало, и едва выжил – его опять это ничему не научило. Опять! Усталый взгляд, утомленно поникшие плечи, лениво шаркающие ботинки – Натан с трудом дождался, когда они аппарируют к воротам школы. Едва успев вдохнуть знакомый воздух, он взял Алана за плечо и без разговоров переместил их обоих к нему в спальню – раз уж тот так настаивал, что его дом именно там, гоблин с ним, не спорить же сейчас еще и по этому поводу. - Слушай… - вздохнул было Прюэтт. Вместо ответа Натан с силой швырнул его спиной в стену. Парень покачнулся и коротко ахнул. Пара стремительных шагов следом – и Алан снова смотрит на него снизу вверх, прямо в лицо. Немигающий, пристальный взгляд живых черных глаз – как будто даже улыбается где-то внутри, бесшабашно и понимающе. Так, словно опять что-то решил для себя, а, значит, снова будет изводить играми в «догадайся, что со мной происходит». - Нет, это ты – слушай, - сквозь зубы процедил Натан, упираясь в стену рядом с его головой и нависая сверху. Губы Алана дрогнули в теплой улыбке – теперь уже не скрываясь. - Хорошо. - Ты хоть немного – хоть иногда – вообще – думаешь, что вытворяешь? – Сложнее всего оказалось сдерживаться и говорить – вместо того чтобы просто врезать с размаху. – Или способность думать в таких, как ты, принципиально отсутствует? – Алан попытался хмыкнуть и отвернуться, и пальцы сами ухватили подбородок, разворачивая обратно. – Что было бы, если бы я не пришел? - Но ты же пришел, - Алан покусал губы и отвел взгляд. – Ты всегда приходишь, Натан. Тебе нравится меня спасать. Тот едва не задохнулся. Прюэтта стоило как минимум выпороть – вот за такие заявления уж точно. За беспардонное нахальство и неспособность думать даже сейчас. Хотя бы – слушать, раз не умеет мыслить самостоятельно. - Что ты сказал? - А мне нравится, что ты – такой, - взгляд вернулся, и теперь в нем не осталось ни тени улыбки. – Что ты всегда за моей спиной. И никогда меня не оставишь. Злость медленно скручивалась в тугой ком – он застревал в горле, почти перехватывая дыхание. Распирая виски, схватывая в камень шею и плечи. - Ты так думаешь? – угрожающе уточнил Натан. Прюэтт с вызовом задрал голову. - Я в это верю. Тебе – верю, Натан! Ты любишь меня, и ты никогда не сделаешь ничего, что причинило бы мне вред. И никогда не позволишь ничему причинить его, - он снова улыбнулся, отчаянно и горько. – Мне нужно, чтобы кто-то меня держал. А тебе нужно держать кого-то. Я все понял, правда – это так просто, оказывается. Он опять начинал нести ахинею, и на этот раз от желания тряхнуть как следует, выбить дурь и заставить начать думать, думать уже хоть над одним словом из тех, что ему говорят, на мгновение потемнело в глазах. - Может, мне нужно посадить тебя на привязь? – кровь все сильнее пульсировала в висках, заставляя голос звучать все тише. – И держать таким образом? Может, это тебе понравится?! – не выдержав, рявкнул Натан. - Помнишь, ты просил меня сделать так, чтобы мы жили, как все? – Алан будто и не услышал ни слова. – Я понял, почему не получалось. Это и не могло получиться – и ты, и я, мы не такие, как все, и никогда не станем такими, разве что врать начнем, а ты врать не способен, может, только с девушкой, да? Тебе ведь не интересно подчинять слабого. И, знаешь, я больше не буду сдерживаться и давить то, что чувствую. Больше никогда, Натан. От мелькнувшего на долю секунды образа – Алан, обнаженный, горячий, бьющийся под его руками, умоляющий, стонущий – будто ошпарило волной кипятка. От желания рвануться, впиться в эту плоть намертво. От ужаса – не удержаться и шагнуть туда, где закончится все – и он, и этот отчаянный, не понимающий, что несет, безрассудный мальчишка. Прикоснуться к его лицу – мягко, невозможно мягко, хотя от напряжения едва не сводит мышцы, главное – не поддаться, потому что живущая внутри, затоптанная в дальний угол бездна покачивается, подобравшись почти вплотную. И теперь страшно даже дышать, даже смотреть на него, на полуоткрытые губы, шальные глаза. - Алан, о чем ты… это же… Ты не знаешь, что говоришь… Качает головой и бесстыдно трется щекой о ладонь – ее будто обжигает, она отдергивается сама собой – так нельзя. Нельзя позволять ему продолжать, нельзя слушать то, что он говорит сейчас, вдох, пауза, выдох, медленный вдох – успокоиться самому и остановить его, Мерлин бы знал, что в этой голове творится после того, что на нее обрушилось – там. Он сам не понимает, с чем заигрывает на этот раз – сколько ни объясняй, все равно будет считать, что его идеи забавны и увлекательны, для него просто нет слова – опасность. Никогда не было. Кто его остановит, если не ты? – пришла холодная, трезвая мысль. Это ведь просто очередная идея. И ты это выдержишь. Ладонь сжалась на плече с такой силой, что удивительно, как не хрустнули кости, но Алан словно и не заметил ее, только сильнее запрокинул голову. - Я все видел, Натан, - едва не задыхаясь, шепнул он. – Я был там… с тобой. Там. Я знаю, что ты чувствовал. Знаю… все. Натан остолбенел. В памяти против воли всплыл полутемный вечер в гостиничном номере, бездумно рвущийся ближе, льнущий к рукам податливый и разгоряченный Алан, жар и ровное дыхание сквозь стиснутые зубы – оттолкнуть его Натан не решался, он мог только удерживать хоть на подобии расстояния – и внезапно обрушившееся сверху видение. Безумие рванувшегося наружу кипящего, животного возбуждения, раздирающее грудь желание… желание… - Ты хотел его, - глотая слова, торопливо забормотал Алан. – Этого мальчика – всегда хотел, вот так, просто взять и… Тебя возбуждало то, что ты видел. Ты не можешь иначе, потому и сорваться боишься, тебя только боль и трогает, чужая боль, и власть, чувство, что ты – хозяин! Что ты решаешь, жить ему или… Что это только в твоих руках… С силой рвануть к себе – и снова впечатать в стену, с размаху, так, чтобы искры посыпались из сияющих дерзких глаз. Алан выдохнул, податливо и жарко, его взгляд чуть затуманился, и от этого ком внутри едва не лопнул с ледяным, оглушительным звоном, за которым снова маячила бездна. - Я люблю тебя… - почти беззвучно сказал Алан. – Хочу тебя… вот такого, Натан, всегда хотел… и если ты сумасшедший, то я – тоже!.. Я хочу этого. С тобой. Теперь он почти плакал, с силой кусая губы, но не отводя взгляда. Натан вдруг осознал, что пальцы Алана впились в рубашку на его груди, что его колотит от напряжения. - С ума сошел?! – он отшатнулся, одним злым ударом сбрасывая цепкие руки. – Ты не понимаешь, о чем говоришь. - Я не понимаю?! – Алан сжал кулаки. – Я только и делал, что провоцировал тебя! Все лучшее, что я о тебе помню – это как мы дрались! Знаешь, почему?! Смятение и страх – нужно что-то сказать, бегом, быстро, сейчас, заткнуть его, отвлечь, заставить замолчать – как угодно – он не мог этого сказать, он вечно говорит так, что ни слова в ряд не уложишь, только и можно, что – умудриться не дать ему довести себя до истерики, до воплей и обжигающего марева в воздухе. Это не могло прозвучать, у него крыша точно вконец повредилась, огненные маги быстрее всех с ума сходят, это даже в книгах во всех… - Просто сделай это, Натан, - Алан тяжело дышал. – Со мной. Так, как ты хочешь. Пожалуйста, я… тоже хочу этого… - Замолчи! – прошипел тот. - Нет! – горящие глаза Алана, казалось, вынуждали прикипеть к полу. – Я не боюсь боли. Не из твоих рук! Если я способен вообще доверять хоть кому-то, то только – тебе! Бездна дохнула прямо в лицо, заставив мир на мгновение покачнуться. Алан. Доверяющий ему. Принимающий его – всего – целиком. Всего. - Ты сильнее меня, - жарко шептал Алан – он рвался вперед, ближе, настойчивый и бездумный. – Я хочу это чувствовать. Всегда хотел – это, Натан! Чувствовать, что ты удержишь меня… всегда… - А что, если нет?! – заорал Натан, вжимая его в стену вытянутыми руками, едва сдерживаясь, чтобы не приложить об нее затылком – еще пару раз. – Ты понятия не имеешь, во что лезешь опять! Чем это может кончиться для тебя! – взгляд Алана полыхнул шальным возбуждением, предвкушением, он притягивал, как огромной силы магнит. – Ты не понимаешь, что я скорее сам умру, чем пойду на это? – ладони скользнули выше, обхватили горящее лицо, сжали. – Чем позволю… тебе… - Да что за чушь! – взорвался Алан, отбрасывая его руки. – Открой глаза, Натан – ты же маг, ты! Так боишься прикоснуться ко мне, что готов избивать, как только я слово против скажу? Ты все равно это делаешь! Хватит прятаться – я знаю, каким ты бываешь, каким ты можешь быть, знаю! Слышишь меня?! Натан рывком перехватил его руки, не давая отстраниться, снова толкая обратно к стене. Мальчишка полыхал так, что вокруг едва не искрил воздух. - Не смей снова отказываться, - Алан яростно вырывался. – Не смей бросать меня, слышишь? Я знаю, что мне нужно, и я прятаться – не собираюсь! Если ты не захочешь, я найду того, кто не сможет мне отказать, - Натан стискивал его запястья так, что удивительно, как Алан все еще мог шевелить пальцами. – И мне плевать, сможет ли он остановиться и чем все закончится! Я сам не знаю, куда меня занесет, но я знаю здесь того, кто отлично ловит чужие желания! – выкрученные руки наконец-то удалось прижать к стене намертво. – Хочешь этого, Натан? Проверить, как далеко заходит моя безбашенность?! Холодная, пульсирующая, ослепляющая злость – или это уже не она, или ее остатки, Натан в жизни не был так близок к грани. Оно рвалось наружу – никуда ты не пойдешь, я лучше сам убью тебя, твое место – здесь, пусть ты бьешься, выдираясь из моих рук, взбешенный и пылающий, даже думать не смей – ты никуда не уйдешь, никогда. Натан осознал, что шепчет это, вжимая Алана в стену всем телом, чувствуя, как отчаянно бьется его сердце – будто пытается выскочить из груди и с дикой скоростью поколотиться обо все поверхности. Руки выпустили запястья и впились в плечи, скользнули по груди, по бедрам, заставив Алана задохнуться. - Хочу тебя… - как в горячечном бреду, стонал тот. – Мерлин, как я тебя хочу, у меня просто крышу рвет, когда ты… - ладонь рванулась вверх и, вцепившись в волосы, потянула с силой, запрокинула дерзкую голову – туман в голове редел с бешеной скоростью, оставляя что-то другое, кристально чистое, яркое и отчетливое. – О, черт… Натан… Он задыхался и все время стонал, напряженный, выкручивающийся из хватки и льнущий к рукам, невозможно горячий, невыносимо непокорный, нуждающийся в нем. С силой потянув за ткань на плече, Натан выдохнул и зарылся лицом в обнажившуюся шею – смуглая кожа и знакомый, будоражащий запах пьянили, вышибали рассудок. Алан дрожал, его трясло, как в истерике, как в лихорадке, колени подгибались, и это тоже было – правильно, так, как нужно, именно так, вжимать, вплавлять его собой в стену, распластывать, чувствуя волны выгибающей тело дрожи, поглощая их каждой клеткой, каждым нервом. Голова запрокинулась еще выше, и Натан впился зубами в открытую шею, пока ладони жили своей жизнью, сжимая, разминая, поглаживая напряженное тело – словно пытались и не могли утолить давний голод. Мальчишка забился в рыданиях. - Не смей, только не отпускай меня… - короткие всхлипы. – Я умру, если ты опять, если ты остановишься, я… Натан… Резкий рывок за волосы – отпустить, тебя?.. – Алан захлебнулся стоном, и Натан коснулся языком влажной, горячей кожи – и снова прикусил шею, сжимая зубы. Сильнее. Еще сильнее. Бездна, качнувшись, полыхнула внутри – и раздробилась с оглушительным, на пределе слышимости хрустальным звоном, оседая осколками, оставляя только четкость, ясную и чистую, распирающую грудь – хорошо, Мерлин, как хорошо, я могу, это все – мне, я могу не останавливаться, не сдерживаться, не бояться, могу просто… Вскрики, один за другим – будоражащие, болезненные – громче и громче, с каждым выдохом, с каждой долей дюйма сжимающихся зубов. Восхитительное, одуряющее чувство – держать его, вздрагивающего, податливого, напряженного, впиваясь все глубже, задыхаясь от его криков – ему нравится, нравится! Это он в твоих руках, именно он, и он хочет тебя. Настоящего. Еще сильнее – до предела, до пика, до разливающейся по телу волны жара. Выпустить, бережно коснуться губами – и прихватить чуть иначе, не попадая в укус, с той же силой, а потом еще и еще раз, впиваясь глубже, быстрее, пьянея от бессильно выгибающегося в руках тела. - На… тан… Он усмехнулся и заглянул в безумные, расфокусированные глаза – затуманенные, с расширившимися зрачками. Коснулся кончиками пальцев истерзанной шеи, наслаждаясь шоком, дрожащим, еще только осознающим, что такое покорность, ожиданием во взгляде Алана, и, сжав в кулаке ткань, спокойно рванул ее на себя, раздирая опостылевшую водолазку. - Я уже говорил, что мне не нравятся такие тряпки? В глазах Алана – распахнутых, бездонно черных – целая вселенная. Натан с нажимом провел ладонью по его груди, припадая губами и зубами к обнажающейся коже короткими укусами. Мальчишка выдохнул – спокойный, неотвратимый захват, выкручивающий запястья и локти за спину, заставил его глухо застонать, повисая в крепких, как тиски, руках. - Ну же… - хрипло выдохнул Алан, запрокидывая голову под новой лаской, умудряясь, даже почти обездвиженный, продолжать бессознательно тянуться вперед. – Натан… пожалуйста… Пальцы свободной руки уверенно рвут застежку на его джинсах, вытаскивают ремень – узкая полоса мягкой темной кожи ложится в ладонь, как влитая, Алан впивается в нее почти невидящими от затуманившего желания глазами. Натан едва не физически ощутил звук, с которым эта полоса рассечет воздух – когда-нибудь. Впереди ждало столько, что от возможности оттягивать, не спешить, беря свое и не торопясь, внутри что-то зашкаливало. От мысли, что это может не закончиться завтра. Наклониться ближе, позволив ему рухнуть на колени, перегнуться вперед и жестко перехватить ремнем стиснутые за спиной руки – чуть выше запястий, слегка выворачивая напряженные плечи, фиксируя захват. - Сильнее… - простонал Алан куда-то ему в ключицу, и его дыхание едва не опалило кожу. – Ну же… Натан резким движением потянул его за волосы и жестко впился в губы. Ладонь улеглась на разгоряченное лицо, обхватила подбородок, заставляя смотреть в глаза. - Здесь решаешь не ты, - спокойно напомнил он. Алан ухмыльнулся дрожащими губами – покорность, еще только переламывающая въевшуюся в кровь дерзость, невысказанная, дрожащая в каждой клетке его тела просьба, мольба – помоги мне, переломи. Сделай это. Я не смогу – сам, без тебя. Натан отстранился и молча швырнул его лицом вниз, сдирая остатки одежды, собственнически впился ногтями в невольно вздрагивающее тело – он едва мог заставить себя отвести глаза от обнажающихся ягодиц и бедер. Мой, мой, сладко шептало что-то внутри – только мой, для меня, такой открытый и задыхающийся. Беспомощный, жаждущий – весь для меня. - Да, – врываясь одним движением в непокорное, но такое податливое тело, выдохнул Натан. – Вот так. Алан вскрикнул, гортанно и глухо, изогнулся под ним, пытаясь выскользнуть, пальцы впились в горячие бедра – до синяков, едва ли не до хруста костей – никуда ты не денешься, тебе не убежать от меня, ты – мой. Здесь только я решу, что ты получишь и когда, Алан. Прюэтта словно прорвало – рыданиями, плачем, хныканьем, криками, задыхающимися и отчаянными, умоляющими – Натан, Натан – он дрожал и извивался, уткнувшись лбом в жесткий ковер, болезненно выгибая спину, рвался из кожаной петли ремня, будто уже не помнил, что именно держит его руки, почему не получается выдернуть их, чтобы обрести хоть какую-то опору. Я – твоя опора, дохнула бездна внутри Натана, заставляя наклониться и впиться поцелуем-укусом в основание шеи, вжимаясь в пылающие бедра, с силой вплавляя себя в бьющееся тело, проникая глубже и глубже. Алан всхлипывал, терся лбом о пол, словно только руки Натана удерживали его, не давали сломаться и рухнуть, и от его стонов что-то с рычанием лопалось, взрывалось внутри, распрямляясь во всю ширь, вынуждая вбиваться сильнее, выколачивая новые и новые бессвязные вскрики, утопая в них – я могу и это, могу заставить тебя потерять остатки рассудка, могу все, что угодно – если я этого захочу. Он задрожал, расплавленно-покорный, выгнувшийся, льнущий навстречу – Натан накрыл его затылок ладонью и сгреб волосы в горсть, потянул на себя. Влажные от слез щеки, сомкнутые ресницы, распахнутый в сладком, задыхающемся вскрике рот – еще, еще, пожалуйста, о, пожалуйста, Натан, еще… не останавливайся… сильнее… Даже связанный и едва держащийся на коленях, Алан все равно пытался подаваться назад, насаживаясь и изворачиваясь. Натан коротко коснулся губами его виска и, рывком выпрямившись, вышел из него и замер, удерживая на весу бьющиеся бедра, не давая рухнуть вниз. Алан заорал, как раненое животное, короткими отчаянными воплями, выдираясь из рук с такой силой, что у Натана перехватило дыхание. Хочешь меня, ухмыльнулась бездна. Хочешь кончить, когда я внутри. Он улыбнулся и перевернул его, швыряя на спину, на связанные запястья. Алан часто дышал, закрыв глаза, влажное от испарины тело подрагивало – он все еще бессознательно рвался обратно, прижаться животом к ковру, потереться ноющим членом. Натан завороженно провел ладонью по внутренней стороне бедра, сгибая его ноги в коленях. Такая нежная кожа. Такая… тонкая. - Пожалуйста, все, что захочешь, Мерлин, пожалуйста… - всхлипывал и стонал под его руками Алан. – Не уходи, не останавливайся… Он был прекрасен – невозможно, нереально восхитителен, возбужденный, разгоряченный, напряженный и одновременно размякший, податливый. Натан не отказал себе в удовольствии наклониться и обхватить губами подрагивающую головку, провести языком, вдыхая терпкий запах – одна удерживающая ладонь на бедре, другая на плече. Только я решу, когда и как тебе двигаться. И когда кончать. Теперь он почти плакал, мотая головой, прижимаясь щекой к полу. Ты так близко, Алан. Мы оба – так близко. - Все, что захочешь… - прорыдал Алан. – Натан, пожалуйста, Натан!.. Натан отстранился и с нажимом провел по коже ногтями, оставляя мгновенно вспухающие полосы, а потом медленно поцеловал краснеющий след. - Конечно. Все, что я захочу. И выпрямился, расстегивая ремень и вытаскивая его из петель. У Алана перехватило дыхание – пальцы сжались, он смотрел на него снизу вверх, задыхаясь, смотрел – и не узнавал. Растерявший всю свою сдержанность и отстраненность, всю холодность и закрытость, Натан, властный и уверенный, сильный, возвышающийся над ним, жесткий и любящий, пожирающий его глазами – вот такого, возбужденного и распластанного в неловкой позе – как будто нет в мире больше ничего, ничего, что было бы столь же дорого. Столь же прекрасно. Крепкие широкие ладони перехватывают ремень, взгляд прикипел к распростертому телу. - Да… - беззвучно прошептал Алан, не отрывая глаз от уверенно замахивающейся руки. От первого же удара по бедрам невольно брызнули слезы – Алан вскрикнул, зажмуриваясь, инстинктивно сжимаясь. Боль обожгла тело, свернула в комок, расползаясь по нервам. Медленно, отчаянно, добираясь до кончиков пальцев – боль из его рук, подчиняющая, очищающая. Алан выдохнул, дрожа, щека опять когда-то успела прижаться к ковру, и это было неправильно – он хотел видеть глаза Натана, видеть его всего. Согнутые в коленях ноги неуверенно и неловко раздвинулись шире. Не останавливайся. Пожалуйста… Следующий удар уже будто миновал кожу, отпечатавшись сразу в каждой клетке, зазвеневшей до шума в ушах. Да-а… - простонало что-то внутри, вынуждая выгнуться навстречу, потянуться за отведенным для новой ласки ремнем. Да, да, вот так… Каждый удар будто раздирал изнутри, выплескиваясь криками, воплями, мольбами, плачем – еще, еще! Вспыхивающие с каждым движением глаза Натана, его настойчивый, пожирающий взгляд – на бедрах, на ягодицах, на груди – только ты, Натан, всегда только ты, о Мерлин, что ты делаешь со мной, хочешь меня таким – вот он я, я такой и есть, горящий и нетерпеливый, жадный до твоих рук, все что захочешь… Ты не остановишься, вдруг понял Алан, запрокидывая в бессильном вопле голову под очередным хлестким ударом. Ты никогда не остановишься, как бы я ни кричал и ни плакал, как бы ни умолял, ты действительно – вот такой, это правда, а, значит… значит… Значит, я могу быть любым, и ты примешь это. Всю мою ярость и все безумства, все страхи, Натан, что бы я ни вытворил. Ты не отступишься никогда. Я не ошибся. Шорох отброшенного в сторону ремня – и снова раздирающие пылающую кожу жесткие настойчивые ладони. Алан захлебывался криком, ноги сводило судорогой от попыток держать их разведенными, как можно шире, не позволять сжиматься, прятаться – он не хотел прятаться, он хотел больше и больше, как можно больше, он был согласен на все, умоляющий, мечущийся под уверенными руками. На все – лишь бы руки позволяли ему это. Тяжелое дыхание Натана, его тело накрывает сверху, тяжелое, огромное, закрывает от всего мира, защищает и прячет под собой – как всегда, как никогда раньше. Алан осознал, что его крепко держат за волосы, только потянувшись вперед, к нему, он ведь так близко, как можно не льнуть, не вжиматься, не тереться, когда он рядом? Он хныкал и стонал, сотрясаясь от коротких мощных толчков, глядя сквозь слезы в огромные, смотрящие на него в упор глаза Натана, растекаясь, плавясь под их жаром, теплом, под льющейся из них уверенной силой. Они заставляли забыть о боли в истерзанных бедрах, трущихся об одежду, о ломоте в скрученных за спиной запястьях, о жжении внутри, все смешивалось и погребалось под лавиной чего-то всепожирающего, огромного – в этих глазах. Настоящего, того самого, что Алан искал в них так долго, расшибаясь о холод навечно возведенной стены – теперь оно хлестало наружу, не прикрытое ничем – восхищение, почти преклонение, желание и вседозволенность, всесильность – ты можешь это, Натан! Мы можем. - Кончи для меня, - ладони обхватили разгоряченное мокрое лицо, Натан впился в него взглядом, выпивая боль, и возбуждение, и близость до капли, до дна. – Давай. Стискивать, сжимать его, вбивая в пол, задыхаясь от его стонов, от его беспомощности, беззащитности, хочу тебя, Алан, Алан, безумие мое, моя боль, мое счастье, никогда раньше не знал, что счастье – это такая свобода. До рвущегося из груди крика, до рычания и неконтролируемого желания. Алан снова потянулся вперед, едва ощутив, что его больше не держат – и Натана будто сорвало в штопор. От простого поцелуя, от прикосновения дрожащих губ, от бессвязного торопливого шепота – люблю тебя, люблю, люблю – от попыток изогнуться еще сильнее, чтобы – еще глубже, еще дальше. От отчаянной, неприкрытой искренности, рвущейся наружу, как сметающий обоих поток. Несколько секунд словно выпали из памяти – Натан не помнил ничего, кроме дрожи горячего тела в руках, не помнил, когда сгреб Алана в охапку, обнимая за плечи и целуя, целуя, осторожно и бережно. Не оторваться, не отстраниться и не вдохнуть, сладкие губы, нежное дыхание – руки тоже дрожат, зарываясь в спутанные влажные волосы. Алан хныкнул и пошевелился под ним, и Натан перекатился на бок, развязывая стягивающий запястья узел за спиной. Врезавшийся ярко-красный след от ремня – прижаться губами, покрыть поцелуями, Мерлин, ему не должно быть больно. Теперь – не должно. - Я люблю тебя… - с завороженной улыбкой покачал головой Алан. Ты и сам не понимаешь, что даешь мне, отчаянный безбашенный мальчишка, что ты творишь, что ты со мной делаешь, я с ума схожу от твоего голоса, от твоего тела. От всего тебя, Алан, Алан, столько лет страха, чтобы только теперь понять – я не убийца. Ты думаешь, что я удержал тебя, но на самом деле это ты меня держишь, ты даже не представляешь, как крепко. - Иди ко мне. Руки мягко подхватывают, несут на кровать – он не сопротивляется, наконец-то я могу и это, носить тебя на руках, хоть иногда. - Что ты делаешь?.. – хмыкает, расслабленно выгибаясь под прикосновениями. От зрелища медленно исчезающих под поцелуями синяков и кровоподтеков сносило крышу. Это так просто. Неужели действительно – настолько просто? Просто любить… - Вот этот я, пожалуй, оставлю. Алан зажмурился, коснулся непослушными пальцами истерзанной шеи – Натан молча перехватил их губами, целуя самые кончики. - Это был твой дядя, да? – чуть слышно, почти беззвучно. – Там… с ним. Был?.. Вот именно, что – был, пришла впервые странная мысль. Он был, а я – есть. Мы с тобой – есть, Алан. И будем. - Да, - негромко ответил Натан. – Забудь о них. Приоткрыл глаза, улыбаясь. - А ты почему в одежде, вообще? – почти недовольно, словно только что обратил внимание. Придвигается чуть ближе, теплая ладонь на груди. – Разденешься для меня? В следующий раз. Чертов искуситель – Натан притянул к себе его голову, коснулся губами макушки. - Будешь провоцировать – нарвешься на неприятности, - ровно сообщил он. Алан фыркнул – и рассмеялся, зашелся тихим грудным смехом, падая на подушки, запустил руки в волосы, раскинулся рядом, обнаженный, бесстыдный… смеющийся. Рядом. Если это сон – пусть я никогда не проснусь, подумал Натан, бессильно утыкаясь лбом ему в плечо.
|